Все думаю - кошмар этот закончится. Вроде исчезают сообщения об очередных смертях. Но все продолжается с пугающей регулярностью. Да - не статистика. Но - жизни, прерванные. Понимаю, почему так много сторонников эвтаназии в нашей стране: люди ждут смерти, как избавления. XXI век на дворе.

JULIA & WINSTON » ЖУРНАЛ
Рак государства. Список покончивших с собой
13 ноября 2015
cancer
Не бог весть какая работа — двое суток поиска в интернете и несколько звонков для проверки. Тем не менее, эти данные никто до сегодняшнего дня не систематизировал. Получены они из открытых источников, от «Интерфакса» до «Волга-медиа», в каждом из случаев причина самоубийства подтверждена — либо полицией, либо родственниками погибшего, либо предсмертной запиской его самого. Все самоубийства напрямую связаны с катастрофическим положением дел в российском здравоохранении. Жертвы либо испытывали невыносимые боли, но при этом не получали необходимого и эффективного обезболивающего (в иных случаях на обезболивающее просто не хватало денег — лекарства подорожали на двадцать процентов, а многие не завозятся в Россию вовсе), либо им отказывали в госпитализации, либо они устали унижаться, стоя в безумных очередях, и напрягать болезнью родных и близких. При этом 73 самоубийства за неполный год — только верхушка айсберга, жертв наверняка в разы больше. Выявление истинных причин самоубийств во многим зависит от работы региональных СМИ: например, самарские или волгоградские об этих причинах худо-бедно сообщают, а омские, работающие в области, где за неделю до десяти человек накладывают на себя руки — почти нет. Кроме того, мы и сами включили в список далеко не все случаи суицида. Например, российские информационные агентства сообщали о том, что только в феврале месяце в Москве покончили с собой 11 человек, страдающих онкологическими заболеваниями. Однако найти имена, возраст и дату смерти троих из них нам не удалось, и чтобы избежать обвинений в спекуляциях мы не стали их упоминать. В любом случае, власть, которая тратит на праздники, спортивные состязания, военные парады и бомбёжки миллиарды долларов, но при которой десятки людей убивают себя из-за невозможности достойно умереть, сама по себе является опухолью, которая должна быть удалена.

6 января

В квартире на Мичуринском проспекте в Москве повесился 77-летний генерал-майор ВВС в отставке Анатолий Кудрявцев.

21 января

68-летний мужчина выбросился из окна девятиэтажки в Заводском районе Саратова.

24 января

В квартире на северо-Востоке Москвы 82-летний мужчина застрелился из травматического пистолета Макарова.

26 января

В квартире дома в Мерзляковском переулке повесился 70-летний москвич.

9 февраля

83-летний мужчина выбросился с шестого этажа жилого дома на Октябрьской улице в Москве.

10 февраля

64-летний москвич выбросился с десятого этажа дома на Краснополянской улице.

10 февраля

В городе Балаково Самарской области, на улице имени 30 лет победы, повесился 74-летний мужчина.

15 февраля

57-летний мужчина повесился в квартире на улице Грина в Москве.

18 февраля

В аудитории Российского Государственного Аграрного Университета повесился 62-летний профессор.

19 февраля

Пожилой мужчина выпрыгнул с балкона девятиэтажного дома в Москве.

19 февраля

80-летний москвич повесился в квартире на 2-й Пугачевской улице.

20 февраля

86-летний мужчина выбросился из окна дома по улице Крупской в Москве.

20 февраля

В квартире дома на улице Миклухо-Маклая повесился 62-летний москвич.

20 февраля

В городе Балаково Самарской области застрелился 44-летний мужчина.

20 февраля

В исправительной колонии №13 Саратовской области повесился заключенный.

604_0

По результатам социологического исследования центра «Вера», 26% опрошенных онкологических больных сообщили, что врач предлагает им терпеть боль. Еще 34% пациентов рассказали, что врач не верит, будто назначенный прежде препарат не действует или перестал помогать. 51 процент опрошенных заявили о недоступности обезболивания в праздники и во время отпуска лечащего врача.

2 марта

61-летний житель поселка Восточный застрелился в собственной квартире из ружья.

2 марта

85-летний пенсионер повесился в Левобережном районе Воронежа.

12 марта

В Волжском районе Саратова повесился 72-летний мужчина.

17 марта

65-летняя москвичка выпрыгнула с седьмого этажа дома на Бутырской улице.

18 марта

86-летний профессор-кардиолог научного центра имени Бакулева Эдмунд-Михаил Люде выбросился из окна своей квартиры в Москве.

20 марта

В поселке Ленинское Кирсановского района Тамбовской области повесился 56-летний мужчина.

27 марта

68-летний мужчина выбросился из окна девятого этажа больницы № 3 города Челябинска.

3 апреля

52-летний уфимский бард Лев Валакин застрелился из дробовика в своей квартире на улице Мира.

6 апреля

В селе Неверовка Таврическиого района Омской области 63-летний мужчина застрелился из ружья.

14 апреля

60-летний руководитель казачьего ансамбля «Станица» повесился в своей квартире в Волгограде.

17 апреля

87-летний ветеран ВОВ, полковник в отставке Михаил Березин, выбросился из окна ведомственной больницы в Москве.

18 апреля

В городе Копейск Челябинской области сбросился с опоры ЛЭП 69-летний пенсионер Николай Холоднюк.

21 апреля

В селе Кулевча Инжавинского район Тамбовской области 82-летний мужчина повесился на воротах своего двора.

23 апреля

В поселке Центральное Отделение Совхоза имени Ленина Мордовского района Тамбовской области повесился 56-летний мужчина.

23 апреля

78-летний мужчина повесился в Петровском районе Саратовской области.



По данным Международного комитета по контролю за наркотиками, Россия занимает 82-е место в мире по доступности наркотического обезболивания. Нелегальный оборот наркотиков в стране — около 80 тонн в год, но лишь 0,4% от этой цифры — наркотики, которые используются в медицине.

24 апреля

60-летний мужчина застрелился из охотничьего ружья в Краснооктябрьском районе Волгограда.

29 апреля

В квартире дома по улице Северная в Нижневартовске повесился 68-летний мужчина.

1 мая

52-летний мужчина застрелился из ружья в своем доме в Шатуре.

1 мая

В Гурьевском районе Калининградской области повесился 85-летний мужчина.

5 мая

59-летний доктор психологических наук, профессор Михаил Кондратьев застрелился из охотничьего ружья на даче в Истринском районе Московской области.

11 мая

70-летняя женщина повесилась в квартире на Тверской улице в Москве.

11 мая

В Калининграде, в зеленой зоне недалеко от улицы Дубовая, повесился 76-летний мужчина.

12 мая

В городе Светлогорске Калиниградской области 64-летний мужчина повесился в собственном гараже.

14 мая

75-летний мужчина выбросился из окна дома по улице Верхняя Красносельская в Москве.

15 мая

74-летняя москвичка выбросилась из окна 11 этажа дома номер 174 по проспекту Мира.

20 мая

В квартире дома по улице Савушкина в Санкт-Петербурге повесился 67-летний мужчина.

27 мая

В городе Тихвин Ленинградской области 62-летняя пенсионерка выбросилась из окна 9 этажа.

27 мая

На северо-востоке Москвы в своей квартире повесился на турнике 65-летний физик-ядерщик Алексей Калагин.

27 мая

37-летняя женщина выбросилась из окна дома на северо-западе Москвы.

29 мая

В своей квартире на северо-востоке Москвы покончил с собой 36-летний механик телецентра «Останкино».

Acya

В апреле 2015 года художница Алес Кочевник, одевшись художественной гимнасткой и взяв в руки чёрную ленту с надписью «от правительства», вышла на Красную площадь и станцевала в память покончивших с собой онкобольных. Полиция пресекла акцию, заявив, что на Красной площади «танцевать запрещено».

31 мая

59-летний мужчина выбросился из окна 24 этажа дома по улице Беляева в Перми.

31 мая

На улице Маршала Чуйкова в Москве из окна третьего этажа выбросился 64-летний мужчина.

3 июня

В номере санатория «Мечта» под Светлогорском повесился 71-летний пенсионер.

5 июня

В Камчатском крае покончила с собой 49-летняя женщина.

11 июня

На улице Дубнинская в Москве выбросился из окна 76-летний мужчина.

19 июня

61-летний пенсионер выстрелил себе в голову из обреза охотничьего ружья в лесопарковой зоне около проспекта Непокоренных в Санкт-Петербурге.

28 июня

37-летняя жительница Брянска повесилась в московской городской больнице №13.

1 июля

В квартире дома по улице Чернышевского в Саратове покончил с собой 71-летний мужчина.

8 июля

В Абакане 76-летний пенсионер выпрыгнул с балкона дома по улице Щетинкина.

20 июля

59-летняя жительница Аткарска покончила с собой во дворе своего дома.

24 июля

В Ногинском районе Подмосковья 68-летний мужчина застрелился из стреляющей «ручки».

29 июля

68-летний житель Воронежа повесился в своём сарае.

31 июля

В города Светлый Яр под Волгоградом повесилась на спинке кровати 83-летняя пенсионерка.

3 августа

40-летняя женщина повесилась в заброшенном доме по улице Рашпилевская в Краснодаре.

7 августа

53-летний житель Петропавловска-Камчатского выбросился из окна дома на улице Дальневосточная.


По данным Росздравнадзора в 2015-м году количество отказов в предоставлении лекарств онкобольным выросло на 20%.

19 августа
В Арзамасском районе Нижегородской области, на чердаке своего дома, повесился 63-летний мужчина.

24 августа

53-летняя жительница деревни Исаево Малмыжского района повесилась у себя во дворе.

30 августа

В своей квартире на улице Академика Павлова в Москве покончил жизнь самоубийством 88-летний пенсионер.

1 сентября

На платформе «Заря» в подмосковной Балашихе  бросился под электричку 45-летний мужчина.

9 сентября

75-летний москвич покончил с собой на балконе своей квартиры в доме по улице Голубинская.

9 сентября

В Москве, в Тёплом стане, в своей квартире повесился 77-летний пенсионер.

9 сентября

В Аскизском районе Хакасии в своём доме зарезалась 53-летняя женщина.

12 сентября

На Новомарьинской улице в Москве из охотничьего ружья застрелился заместитель начальника научно-технического центра НИИР, доктор наук, Николай Щепетков.

14 сентября

72-летний мужчина спрыгнул с седьмого этажа поликлиники №201 на Георгиевском проспекте в Зеленограде.

23 сентября

72-летний житель поселка Красный Октябрь Саратовской области повесился во дворе своего дома.

18 октября

В селе Алексеевка Базарно-Карабулакского района Саратовской области покончил жизнь самоубийством 54-летний мужчина.

20 октября

В Калининском районе Санкт-Петербурга 62-летняя пенсионерка выбросилась из окна 10 этажа.

21 октября

80-летний пенсионер повесился в своём доме в городе Кирсанове Тамбовской области.

«То, что всплеск самоубийств происходит именно сейчас, на фоне ранней бурной весны, неудивительно. Люди не хотят мучить себя и окружающих. Это их вариант эвтаназии». Леонид Печатников, заместитель Мэра Москвы в Правительстве Москвы по вопросам социального развития, заслуженный врач Российской Федерации

©JULIA & WINSTON, 2015   Все права запрещены.

Вот уж кто - заслужил - так это печатников.

В Москве выросло количество рецептов на сильные обезболивающие
В столице значительно упростилась процедура обезболивания для паллиативных больных. К такому выводу пришли участники круглого стола по теме «О текущей ситуации с оказанием обезболивающей терапии паллиативным больным в городе Москве», организованного рабочей группой «Социальная справедливость» Регионального штаба ОНФ в Москве.

Боли стало меньше

Как отметила главный внештатный специалист по паллиативной помощи Минздрава РФ, главный врач Хосписа №1 Диана Невзорова, в 2015 г. есть масса достижений. «Мы начали активно работать по двум направлениям: лечение хронического болевого симптома в амбулаторных и стационарных условиях. В Москве открыто 54 кабинета паллиативной помощи на базе 40 медицинских организаций, работает 8 выездных служб паллиативной помощи на базе хосписов, причем теперь у них есть право выписки лекарств. Они прикрепились к аптекам и начали выписку рецептов. В 2015 г. было выписано больше 30 рецептов. В текущем году за первые два месяца выписано 15 рецептов. В 2015 г. в домашних условиях пациентов обслужено на 50% больше, чем в 2014 г. – 8,9 тыс. против 5 тыс. соответственно. К концу 2015 г. в Москве было 782 койки паллиативной помощи, из них 67 детских. На этих койках в 2015 г. пролечено 10 тыс. человек, в 2014 г. было 4 тыс. таких пациентов», – рассказала она.

В каждом административном округе Москвы назначены аптеки, в которых должен находиться неснижаемый запас всех наркотических препаратов. В итоге в 2015 г. впервые за последние несколько лет прекратился спад потребления сильных обезболивающих. В 2014 г. рецепты на наркотические лекарственные средства получили 3,6 тыс. человек, в 2015-м это количество увеличилось на 500 человек.

Кроме того, столичный Департамент здравоохранения объявил о запуске программы «Москва без боли», в рамках которой будут решать проблему качества и доступности паллиативной помощи.

Вопросами оказания медицинской помощи паллиативным больным в столице активисты ОНФ занимаются почти год. Внимание на проблему они обратили после того, как по Москве прокатилась волна суицидов онкобольных, когда люди, не сумевшие получить необходимые им обезболивающие препараты, сводили счеты с жизнью.

Как отметила президент фонда помощи хосписам «Вера» Анна Федермессер, к сожалению, все достижения – это заслуга этих людей, которые обратили внимание на проблему таким трагическим способом.

Для решения вопросов обезболивания тяжелых больных в июне 2015 года Московский штаб ОНФ организовал межведомственную переговорную площадку, по итогам которой был сформирован пакет предложений по повышению качества и доступности паллиативной помощи, в том числе по оптимизации алгоритма обезболивания. Этот документ был направлен в профильные департаменты.

Есть над чем работать

Однако много проблем еще предстоит решить. В частности, сейчас нет выездных служб паллиативной помощи для детей. По словам главного внештатного детского специалиста онколога Департамента здравоохранения Москвы, врача-онколога отделения онкологии и гематологии ГБУЗ «Морозовская ДГКБ ДЗМ», доцента кафедры госпитальной педиатрии N2 педиатрического факультета ГБОУ ВПО РНИМУ имени Н.И. Пирогова Ольги Тигановой, сейчас этот вопрос обсуждается в Департаменте здравоохранения Москвы.

Также необходимо разработать механизм взаимодействия между стационаром и амбулаторными службами. Не всегда хватает времени на то, чтобы после выписки из больницы амбулаторная служба вовремя обеспечила пациента лекарствами.

Профессор кафедры гематологии и трансфузиологии Российской медицинской академии последипломного образования, доктор наук, член корреспондент РАН Владимир Городецкий считает, что необходимо создать медицинские протоколы по обезболиванию, необходимо обучать врачей правильно рассчитывать дозу, комбинировать лекарственные препараты. Все это уже давно известно медицине, надо только взять эти знания на вооружение.

По словам руководителя рабочей группы «Социальная справедливость» Регионального штаба ОНФ в Москве Ольги Шараповой активисты решили не снимать со своего контроля вопросы обезболивания.

«Среди них: информирование москвичей об их правах в части паллиативной помощи и алгоритме ее получения, привлечение к этой работе компетентных социально- ориентированных НКО, внедрение единых систем электронного учета пациентов, нуждающихся в паллиативной помощи», - уточнила О. Шарапова.
http://www.pharmvestnik.ru/publs/lenta/ … vUtKNIS-Uk

В России создадут реестр пациентов, нуждающихся в наркотических обезболивающих
Вице-премьер РФ Ольга Голодец поручила создать реестр получателей наркотических лекарственных препаратов на базе данных Федерального фонда обязательного медицинского страхования. По предварительным данным, в наркотических обезболивающих ежегодно нуждаются около 1 млн человек.

- Напомню, что тема обезболивания была для нас в предыдущие годы в центре внимания. И многие вопросы были решены. Но пациенты, вынужденные сталкиваться с темой обезболивания, по-прежнему жалуются, что существуют те или иные барьеры для получения необходимой помощи. Пока мы не можем сказать, что проблема решена, – отметила Ольга Голодец перед началом заседания Совета при Правительстве по вопросам попечительства в социальной сфере.

Один из шагов, который должен увеличить доступность обезболивающих — создание реестра получателей этих препаратов. Это необходимо сделать уже к 1 ноября 2016 года, заявила Ольга Голодец.  В нем же, по словам вице-премьера, должны быть сведения о том, как именно каждый пациент получает обезболивающее: "назначено - не назначено, получено - не получено".

- Никто от этого (онкозаболевания) не застрахован в нашей стране. И то, что люди унижаются, это абсолютно неправильно. И так у людей страшное горе. Нужно отработать, чтобы человеку без всяких барьеров и препятствий такие лекарства были предоставлены, - передает ТАСС слова Ольги Голодец.

На заседании совета также обсуждалась возможная отмена нормы, при которой получить обезболивающее человек может только в аптеке по месту жительства. Ольга Голодец поручила проработать этот вопрос.
http://doctorpiter.ru/articles/13992/

Наркотические анальгетики страдающие от боли получат только к 2018 году

Правительство РФ вместе с медиками и общественными организациями создали проект дорожной карты по повышению доступности наркотических обезболивающих. Согласно документу, потребности россиян в обезболивании будут полностью удовлетворены к 2018 году.

В России в обезболивании нуждаются более 1 млн человек, при этом умерли, не дождавшись обезболивания, 300 тысяч человек. В проекте дорожной карты указано, что сейчас заявленная регионами потребность в инвазивных наркотических и психотропных препаратах (растворы для инъекций) составляет только 75% от реальной потребности пациентов, а в неинвазивной форме (таблетки) — всего 50%. Об этом сегодня, 4 апреля, пишет «Ъ» со ссылкой на пока не опубликованный документ.

Как отмечается в дорожной карте, сейчас для тяжелобольных пациентов представлен очень маленький ассортимент лекарств, содержащих наркотические и психотропные вещества, не требующих проведения инъекций. Остро стоит проблема снятия болевого синдрома у детей — в России зарегистрирован всего один наркосодержащий препарат, разрешенный к применению у детей с рождения. Поэтому одна из задач дорожной карты — расширение перечня наркосодержащих обезболивающих. Государственные фармпредприятия должны обеспечить их разработку уже в этом году. Кроме того, Минздраву РФ поручено проработать вопрос о разрешении использования незарегистрированных в России лекарств для снятия болевого синдрома у детей.


Минздраву также поручили до 22 апреля внести в правительство РФ проект федерального закона, регламентирующего выписку и выдачу рецептов на наркосодержащие обезболивающие в электронном виде. Может измениться и порядок оказания скорой помощи — сейчас бригады отказываются вводить наркотические анальгетики тяжелобольным пациентам. Рекомендации по обезболиванию пациентов при оказании всех видов медицинской помощи должны быть разработаны уже в первом полугодии 2016 года.

До 1 ноября также будет создан регистр пациентов, нуждающихся в терапии с использованием наркотических обезболивающих, на базе данных Федерального фонда ОМС. Полное обеспечение нуждающихся в обезболивании обещают к 2018 году, в соответствии с дорожной картой.

© Доктор Питер

В Адмиралтейском районе покончил с собой мужчина с онкологией
В Адмиралтейском районе нашли мужчину с простреленной головой и запиской о невозможности терпеть боль Тело 57-летнего мужчины нашли в квартире дома № 5 по Мясной улице 21 апреля около восьми вечера.

Оружие нашли рядом.

По предварительной информации, мужчина страдал онкологическим заболеванием и оставил записку, в которой указал, что на крайний шаг его толкнула боль, физическая и моральная.

Проводится проверка.
http://www.fontanka.ru/2016/04/22/054/

А говорят - все решили

Росздравнадзор: в первом полугодии 2016 года количество жалоб граждан на обеспечение обезболивающими лекарственными препаратами уменьшилось в 1,4 раза по сравнению с аналогичным периодом 2015 года
В рамках исполнения Плана работы Совета при Правительстве Российской Федерации по попечительству в социальной сфере на 2016 год Росздравнадзор представляет информацию о результатах контрольной деятельности территориальных органов Росздравнадзора за практической реализацией порядка назначения, выписки и отпуска обезболивающих наркотических лекарственных препаратов в I полугодии 2016 года.

В первом полугодии 2016 года территориальными органами Росздравнадзора проведено 428 контрольных мероприятий за соблюдением прав граждан на обезболивание при наличии медицинских показаний.

В результате установлено, что в проверенных медицинских организациях медицинскими работниками при первичном приеме пациентам с выраженным болевым синдромом самостоятельно  выписано 11 411 рецептов  на наркотические лекарственные препараты и 2 776 рецептов выписано врачом при посещении пациента  на дому.

Необходимо отметить, что в отчетном периоде  наблюдается тенденция роста выдачи рецептов для самостоятельного приобретения препаратов  для обезболивания при выписке из стационара (в 2 раза больше, чем  выписано за аналогичный  период в 2015 году): так  89 пациентам при выписке из стационара в целях обезболивания выданы рецепты для самостоятельного приобретения препаратов, а  93 пациента обеспечены  наркотическими  лекарственными препаратами до постановки на учет по месту жительства.

Взрослым пациентам в амбулаторных условиях выписано 17 378 рецептов на наркотические лекарственные препараты, детям - 81 рецепт.

Также установлено, что в медицинских организациях в порядке проведения врачебных комиссий составлено 5162 протокола по назначению наркотических лекарственных препаратов.

Благодаря разъяснительной работе Росздравнадзора, проводимой в течение 2015 года,   наблюдается тенденция к снижению выписки рецептов в порядке проведения врачебных комиссий (в 2015 году за аналогичный период было составлено  25 130 протоколов).

Контроль за реализацией права пациентов на бесперебойное обеспечение обезболивающими лекарственными препаратами для Росздравнадзора  остается приоритетной задачей. Индикатором ситуации по своевременному обезболиванию являются, в том числе, и обращения на «горячую линию».

В первом полугодии 2016 года на «горячую линию» территориальных органов Росздравнадзора и органов исполнительной власти поступило 53 обоснованные жалобы на отказ в выписке наркотических лекарственных препаратов. Также  в ходе проверочных мероприятий, проведенных Росздравнадзором,  выявлено 13 жалоб на отказ в выписке обезболивающих препаратов при наличии медицинских показаний.

По всем поступившим звонкам в течение 2-3 часов в регионах принимаются оперативные меры по обеспечению пациентов необходимыми наркотическими лекарственными препаратами. В экстренном порядке в течении 10 минут с момента регистрации обращения устанавливалась связь с должностными лицами медицинских организаций и во всех случаях пациенты обеспечивались необходимыми обезболивающими препаратами.

За истекший период количество жалоб в сравнении с аналогичным периодом прошлого года уменьшилось в 1,4 раза.

Росздравнадзором на  постоянной основе проводится мониторинг по  определению количества медицинского персонала, которому необходимо пройти курсы повышения квалификации по вопросам фармакотерапии обезболивания.

По данным территориальных органов Росздравнадзора  установлено, что  в проверенных медицинских организациях повышение квалификации за I полугодие 2016 года прошли 7 103 сотрудника, организовано и проведено 1 215 семинаров по лечению болевого синдрома для медицинского персонала.

Для пациентов и их родственников созданы 398 школ (44 субъектах Российской Федерации) при кабинетах паллиативной медицинской помощи  при поликлиниках, в 41 регионе (48%) до настоящего времени школы не созданы.

Справка Росздравнадзора: На территории Российской Федерации в настоящее время осуществляют отпуск наркотических лекарственных препаратов 2 128 аптечных организаций, 2 314 медицинских организаций стационарного типа имеют закрепленную за собой аптечную организацию.

Ну вот, рапортуют о быстром и уверенном движении вперед в рамках наркотизации больных. Отставали от стан запада в 100 раз, повысили доступность (по отчетам) в 2 раза. Зато есть куда развиваться

"Паллиативная помощь — она про жизнь"
Что должна изменить "дорожная карта" обезболивания, утвержденная правительством России на прошлой неделе

На прошлой неделе Правительство России утвердило "дорожную карту" по повышению доступности наркотических средств и психотропных веществ для обезболивания пациентов. Эксперты считают это стратегически важным шагом в строительстве системы паллиативной помощи в России. "Власть" выясняла, чего пока не хватает для того, чтобы система заработала.

"Благотворительные организации не могут подменить собой государство"
Детский стационарный хоспис в Санкт-Петербурге, открывшийся в 2010 году, стал первым в России учреждением для умирающих (паллиативных) детей. "15 лет назад мы навещали девочку, ее звали Настей, она тяжело болела, но была очень мужественной,— вспоминает генеральный директор хосписа, протоиерей Александр Ткаченко.— Однажды она рассказала, какой должны быть больница, в которой ей было бы уютно. Все, что в последующие годы мы делали, было воплощением ее пожеланий".

При входе в хоспис детей и их родителей встречает охранник, которого здесь называют домовым,— он помогает заносить коляски, сумки с вещами, выслушивает рассказы родителей, играет с детьми. На стойке охранника — круглая ваза с леденцами. Здесь же — большая свеча. Ее зажигают, когда кто-то умирает. "Это такой маячок для многих, он поможет в нужный момент сказать родителям важные слова. И уже нельзя будет сказать, как обычно "Здравствуйте. Как дела?"",— объясняет Ткаченко. Сейчас свеча не горит. В хосписе есть и комната для прощания. "Мы эту комнату придумали, чтобы родственники умершего ребенка не сталкивались с черными спецмашинами и не очень вежливыми людьми с черными пакетами. Здесь у родителей есть возможность одеть ребенка, завернуть в одеяло, вынести и сопроводить в больницу, где его будут готовить к похоронам. Процесс горевания и расставания очень важен. Если родители в нем не участвуют, им будет значительно труднее это пережить",— рассказывает директор.

Александр Ткаченко говорит, что человеческое отношение к пациентам и их родным в паллиативной медицине важно не меньше, чем медицинское наблюдение: "Когда я делал проект хосписа, то старался отойти от всего, что меня раздражало в советских больницах: очередь в регистратуру, крик "Наденьте бахилы!", недобрая женщина на входе. Все это унижает человека".

Мы идем по хоспису, который производит впечатление большого уютного дома. В сенсорной комнате — светящиеся нити, проектор, который показывает звездное небо, водный матрас, сухой бассейн с цветомузыкальными шариками. Содержимое комнаты привезли из Англии, в России такое не производят. Здесь можно отдохнуть и поиграть, а можно и полечиться. Если ребенок теряет способность слышать, видеть, утрачивает тактильные ощущения, с ним можно установить контакт при помощи звука, света, его интенсивности. Ребенок сам может менять настройки, а психолог делает выводы о его психоэмоциональном состоянии и меняет его отношение к жизни. "У нас здесь жила девочка, ей было больше года, она никогда не улыбалась. Как-то наши специалисты заметили: лежит она на пуфике, играет со световыми струями и смеется. Вот это и есть паллиативная помощь — она про жизнь, а не про смерть",— рассказывает директор.

В учебном классе дети с преподавателями наверстывают школьную программу, рисуют и лепят вместе с родителями, а педагоги ищут способы использовать любые возможности детей для повышения жизненной мотивации. "Есть ребенок, который умеет только дуть; вот он подул на кисть — краска капнула на лист, подул на лист — получились водоросли. Знаете, как счастливы и ребенок, и его мама?"

И в экспликации помещения этот бассейн называется "чан для хранения святой воды с гидромассажем"

В психотерапевтической комнате — формы с кинетическим песком, устройство для рисования песком, музыкальный центр, позволяющий при помощи движений сочинять музыку. Здесь с детьми часто общаются волонтеры.

В подвале — бассейн с гидромассажем. У детей с ограниченными возможностями и тяжелыми диагнозами нет возможности ходить в бассейны и аквапарки, объясняет Александр Ткаченко: "Я хотел дать им эту возможность здесь. Мне возражали, что в хосписе должны умирать, а не плавать в бассейне. Я спорил, что нет: в хосписе должны жить и испытывать радость от жизни. В конце концов, я спросил, можно ли построить в хосписе храм. Чиновник сказал, что, храм, конечно, нужен. Тогда, сказал я, мне нужна купель для крещения. И в экспликации помещения этот бассейн называется "чан для хранения святой воды с гидромассажем"".

Двор хосписа выходит в парк — английские качели для колясочников, на которых ребенок с двигательной инвалидностью может заехать самостоятельно, многофункциональная горка из Швейцарии, куда тоже можно заехать на коляске. Из парка видна река и плывущие по ней корабли.

Петербург вложил в строительство хосписа около 80 млн руб., он стал самым дорогим учреждением России, если исходить из средств, потраченных на одну койку. Сейчас в хосписе этих коек 23. Кажется, что это мало, но стационарные услуги в паллиативной медицине охватывают значительно меньше пациентов, чем амбулаторные. Выездная служба хосписа наблюдает в Петербурге около 300 детей.


Ежегодно на содержание хосписа требуется 89 млн руб., власти выделяют 70 млн руб., а оставшуюся разницу закрывают благотворительные организации.

В России детских хосписов становится больше, но в масштабах страны это по-прежнему капля в море. Житель Казани Владимир Вавилов, потеряв дочь, решил открыть детский хоспис — сейчас его поддерживают и правительство Татарстана, и простые жертвователи,— по оснащенности это один из лучших хосписов в стране. Но в целом для регионов строительство хосписа — дело дорогостоящее.

В 2013 году правительство Московской области обратилось в Санкт-Петербургский детский хоспис с просьбой помочь построить детский паллиативный стационар на 10 коек в городе Домодедово. По словам Александра Ткаченко, строительство обошлось в 200 млн руб. Открыть хоспис власти Подмосковья намерены к концу года. Еще один хоспис строится в Павловске, недалеко от императорского дворца в Павловском парке.

Ткаченко убежден, что многим регионам не под силу строить хосписы — для этого нужна федеральная программа: "В России большинство регионов дотационные, а паллиативная помощь оказывается за счет средств субъекта, поэтому построить систему паллиативной помощи тяжело".

Единственный московский детский хоспис "Дом с маяком" до сих пор не имеет стационара — у него есть только выездная паллиативная служба, которая наблюдает 450 семей в Москве и Подмосковье и существует исключительно на деньги благотворителей. Землю и здание под стационар выделили в безвозмездную аренду московские власти, а проектировку и реконструкцию здания взяли на себя крупные компании-благотворители. Однако стационар еще не построен.

В Москве есть еще два проекта службы помощи "Милосердие" и Марфо-Мариинской обители: респис на шесть коек и выездная паллиативная служба, которая поддерживает 93 семьи,— они тоже существуют на благотворительные средства.

Ткаченко убежден, что в паллиативной помощи нельзя рассчитывать только на благотворителей: "Благотворительные организации могут быть соработниками государства, но они не могут подменить собой государство".

"Почему родители плачут под дверями реанимации?"
За последние два года при российских детских больницах стали открываться паллиативные отделения — в них, может быть, не так уютно и тепло, как в детском хосписе Санкт-Петербурга, но в целом заменить хоспис они могут. В благотворительном фонде помощи хосписам "Вера" рассказывают, что только в Москве работают несколько таких отделений: в Морозовской детской больнице — 30 коек, в Филатовской больнице — 10 мест для детей от 0 до 4 лет, в НПЦ специализированной медицинской помощи детям имени В. Ф. Войно-Ясенецкого — 30 коек. В паллиативных отделениях, в отличие от большинства реанимаций, родители могут находиться с детьми круглосуточно.

Однако очень многие паллиативные дети по-прежнему попадают в реанимации обычных клинических больниц, где умирают в одиночестве. Время посещения в отделениях реанимации ограничено, а в некоторые родственников и вовсе не пускают. "В Федеральном законе N323 написано, что родители могут находиться с ребенком в реанимации круглосуточно, но эта часть закона не всегда соблюдается,— объясняет специалист благотворительного фонда помощи хосписам "Вера" Елена Мартьянова.— Паллиативные дети могут месяцами, а иногда годами лежать в реанимации на аппарате искусственной вентиляции легких, а родителей к ним пускают на полчаса. Врачи говорят, что места в реанимации мало, что там есть другие тяжелые пациенты. Дети умирают в одиночестве, а родители не могут себе этого простить. В прошлом году 35 детей, которым помогала на дому выездная служба детского хосписа "Дом с маяком", перед смертью попали в реанимацию, и ушли там из жизни в одиночестве, без родителей".

Одна из этих 35 детей — восьмимесячная Соня. Она родилась с тяжелой формой гидроцефалии и последние месяцы жизни провела в реанимации. "Поначалу я ездила в реанимацию через день, и несколько раз меня пустили к Сонечке. А потом в палате с дочкой появился еще один малыш, и меня перестали пускать. И две недели я ездила по два часа туда и обратно, чтобы услышать, что "состояние тяжелое стабильное", и не увидеть дочку. Фонд "Вера" добился, чтобы мне разрешили видеться с Соней один-два раза в неделю. Нашей девочки не стало, когда ей было 8 месяцев и 6 дней. Я очень жалею о том, что меня не было рядом. Я не могу сказать ничего плохого о врачах реанимации. Мне кажется, они делали все возможное для моей дочки. Но эту систему надо менять. Я точно знаю, что близость мамы помогает детям лучше реагировать на лечение. Почему родители плачут под дверями реанимации? Я очень надеюсь, что это изменится и другим мамам повезет больше, чем мне",— говорит Сонина мама.

Подопечная благотворительного фонда "Подари жизнь" Галя заболела раком в 17 лет. Через два года ее не стало. "После первого блока химии, в реанимации, Галинка умоляла врача перевести ее в палату к "деткам", а меня просила: "Приоткрой дверь, хоть видеть детей, мне страшно одной",— вспоминает ее мама.— Я обещала ей, что всегда буду рядом, что не оставлю ее одну. Но она умирала одна, все понимая и испытывая ужас и отчаяние. Мы обе знали, что будет легче, если держать руку в руке и чувствовать друг друга, но мне не позволили. Объясните, пожалуйста, ответственным людям, что нельзя ребенка разлучать с близкими, ему в реанимации тяжело и жутко. Это жестоко и бесчеловечно".

Если бы в стране появилось больше специализированных паллиативных отделений с квалифицированным персоналом, такие случаи происходили бы реже.

В апреле этого года актер Константин Хабенский во время прямой линии президента РФ рассказал ему, что к детям в реанимацию не могут попасть родственники, хотя это незаконно. Президент поручил Минздраву решить вопрос до 1 июля. Уже 1 июня Минздрав РФ разослал в регионы Правила допуска родственников в реанимационные отделения больниц. Теперь посетители не должны предъявлять врачу медицинские справки о состоянии своего здоровья, а также могут по личному желанию ухаживать за родственником в реанимации.

Однако для входа в отделение интенсивной терапии посетители должны иметь халат и бахилы, а детям до 14 лет входить туда вообще запрещено. Эти правила далеки от принятых, например, в США, где в реанимацию к родственнику можно зайти в обычной одежде и привести всех членов семьи. Но российские родители рады любой возможности видеть своего ребенка. "Эти правила носят рекомендательный характер,— объясняет руководитель московского Центра паллиативной медицины и создатель фонда "Вера" Нюта Федермессер.— На практике все остается в руках врачей. Нам, конечно, хотелось бы жесткого запрета на недопущение родственников в реанимацию. Нам бы хотелось, чтобы ребенок до 14 лет имел возможность попрощаться в реанимации с умирающей мамой или бабушкой. Кроме этого, в правилах Минздрава ничего не написано про то, что родственники могут попасть в реанимацию в любое время. Это значит, что их посещение, скорее всего, будет ограничено стандартными часами посещения в больнице. Но, безусловно, это важнейший документ, который сдвинул нас с мертвой точки, и спасибо за это Минздраву".

"Люди не хотят умирать в больнице, они хотят умирать дома"
В России около 200 тыс. детей с паллиативными диагнозами. Всего таких заболеваний, согласно международной классификации болезней, 542. Если в хосписы для взрослых попадают только пациенты с онкологическими заболеваниями, то в детских хосписах онкологических больных всего 10%: детский рак сейчас успешно лечат, а вот от быстро прогрессирующих генетических заболеваний вроде спинально-мышечной атрофии (СМА) лечения нет. В России нет и протокола лечения СМА, поэтому на диагностику заболевания часто уходит драгоценное время, отпущенное ребенку. Если СМА научатся быстро диагностировать, у детей и их семей останется больше времени на жизнь. Рано или поздно дети с мышечными заболеваниями перестают дышать, и тогда им нужен аппарат искусственной вентиляции легких (ИВЛ). До сих пор дети с такими диагнозами могли дышать только в реанимации. На родительских форумах можно найти рассказы о том, как врачи в реанимации советуют родителям не ходить больше к ребенку и забыть о нем: "Он уже не жилец, не трави душу, родишь еще". Купить аппарат инвазивной искусственной вентиляции легких (ИВЛ) большинство семей не в силах: на аппарат и расходные материалы нужно более 1 млн руб. И все же российские дети стали получать такие аппараты и уходить из реанимаций домой — при поддержке благотворительных фондов. Благотворительный фонд "Вера" на собранные от частных жертвователей средства купил более 100 аппаратов ИВЛ для детей, которые смогли вернуться домой из реанимации. Дома такой ребенок может находиться рядом с близкими людьми, гулять, читать, даже учиться.

Но фонды не могут закрыть потребность всех нуждающихся детей, для этого нужна государственная поддержка. В прошлом году Нюта Федермессер поднимала этот вопрос на прямой линии президента РФ, однако тогда ничего не изменилось. В апреле этого года во время прямой линии Константин Хабенский напомнил, что ни один ребенок до сих пор не получил на руки аппарат ИВЛ. Президент поручил Минздраву разработать методические рекомендации по использованию ИВЛ на дому. Такие рекомендации в Минздраве уже разработаны, но пока не обнародованы. К осени ведомство обещает запустить пилотный проект использования ИВЛ в домашних условиях — для участия в проекте уже отобраны несколько регионов (подробнее об этом — в одном из следующих номеров "Власти").

Для качественного оказания паллиативной помощи нужны тренинги по навыкам коммуникации

Пока не ясно, кто будет покупать аппараты ИВЛ: они не включены в индивидуальную программу реабилитации, а значит, их нельзя купить за счет государства.

Однако главные проблемы в обеспечении ИВЛ на дому как раз не финансовые. Благотворительные фонды готовы покупать эти аппараты, говорит Нюта Федермессер, но нет нормативно-правовой базы для того, чтобы детей без проволочек отпускали с аппаратами ИВЛ из реанимации домой: "Важно как можно скорее разработать нормативные документы, чтобы обезопасить людей от произвола на местах. Внести соответствующие изменения в закон N323, в порядки оказания паллиативной медицинской помощи и другие порядки помощи по нозологиям. Продумать весь путь пациента от момента, когда у него обнаружили заболевание, при котором нужна искусственная вентиляция легких, до того, как он окажется дома. Разработать порядок оказания помощи пациенту на дому, посещений реаниматолога, обеспечения его расходными материалами — сейчас фонд "Вера" покупает каждому подопечному ребенку расходные материалы для аппаратов ИВЛ на 50-100 тыс. рублей в месяц. Нужно, наконец, вводить индивидуальный план медицинского сопровождения неизлечимо больного пациента, обязательный для исполнения. Кроме этого, нужны рекомендации по обучению родственников использованию аппаратов ИВЛ, обучению врачей, составлению протоколов ведения пациентов на ИВЛ".

Не решена и другая важная проблема: оказывать медицинскую помощь паллиативному ребенку на ИВЛ по закону может только медицинский работник, а вовсе не мама или папа. Поэтому каждый раз, забирая ребенка из реанимации домой, родители могут стать фигурантами уголовного дела. Недавно в Москве врач одной из больниц подал на таких родителей заявление в полицию: их ребенку оставались считанные дни, и они хотели, чтобы он провел их дома. Он умер через день. Во время организации похорон родителям пришлось объясняться с полицией, хотя у ребенка было подтвержденное врачами инкурабельное заболевание. Специалисты считают, что для решения этой проблемы нужно вносить изменения в законодательство. Сильно навредить может и недавно принятый Госдумой закон, который сокращает срок судебного рассмотрения жалоб медиков на отказ родителей и опекунов от лечения ребенка: если в случае с безответственными родителями, которые по религиозным или иным соображениям отказываются лечить ребенка, этот закон поможет, то для паллиативных пациентов он может стать препятствием на последней дороге к дому.

Переход паллиативных пациентов из реанимаций домой нужен не только семьям, он еще и экономически выгоден государству. По словам экспертов, наблюдение и поддержка пациента на аппарате ИВЛ на дому стоит в пять-шесть раз дешевле, чем в реанимации. Но для того, чтобы перевод таких пациентов домой не привел к проблемам для их близких, нужно выстроить систему наблюдения: обучить родственников, обеспечить им доступ в ближайшее медицинское учреждение, организовать выездную паллиативную службу, которая будет навещать пациента и контролировать его состояние.

Сегодня выездная служба есть у любого хорошего хосписа, что позволяет оказывать помощь значительно большему количеству пациентов, чем это возможно в условиях стационара. При развитии системы выездных паллиативных бригад потребность в стационаре отпадет у многих пациентов, убеждены в фонде "Вера". "Люди не хотят умирать в больнице, они хотят умирать дома,— говорит Нюта Федермессер.— Если человек хочет в стационар, значит, его не обезболили дома, не оказали нужной помощи. Если человек в своей постели получит медицинскую помощь и обезболивание, то ему не надо никуда ехать".

Сегодня регионам легче разом открыть 200 паллиативных коек в обычной больнице и отрапортовать наверх, чем строить с нуля систему выездных бригад

Выездных паллиативных бригад в системе здравоохранения России очень мало. Работают они только в дневное время в будни, а ночью пациентам приходится вызывать скорую помощь, которая часто не может купировать прорыв боли из-за отсутствия опиоидных анальгетиков или недостаточной квалификации врача. В Москве недавно приняли решение перевести работу таких служб в круглосуточный режим. По словам Федермессер, паллиативная помощь должна быть доступной круглосуточно, семь дней в неделю, стационарно и амбулаторно, иначе она теряет смысл. "Но убедить людей в регионах, что нужно развивать выездные службы, очень трудно,— говорит она.— Сегодня регионам легче разом открыть 200 паллиативных коек в обычной больнице и отрапортовать наверх, чем строить с нуля систему выездных бригад. Да, паллиативные койки нужны на непродолжительное время: если состояние больного ухудшилось, и дома не получается правильно подобрать обезболивание и терапию; если родственники не справляются с уходом, или им нужно немного времени на отдых; если человеку остались считанные дни, и его смерть может сильно травмировать членов семьи, или ему необходима реанимационная помощь. Но нельзя допустить, чтобы паллиативные койки превратились в койки сестринского ухода, которые предназначены для одиноких пациентов. А сейчас это происходит повсеместно".

"В паллиативной помощи медсестра значительно важнее врача"
На прошлой неделе правительство России утвердило план мероприятий по "повышению доступности наркотических средств и психотропных веществ для использования в медицинских целях", который чаще называют "дорожной картой" обезболивания. План предполагает повышение доступности и качества обезболивания, расширение списка обезболивающих наркотических препаратов, упрощение процедуры их назначения. Напомним, что поправки к закону "О наркотических средствах и психотропных веществах", которые увеличили срок действия рецепта на наркотические препараты с 5 до 15 дней и упрощали процедуру выписки препаратов, были приняты еще в 2015 году. Сегодня получить рецепт на обезболивание в день обращения в поликлинику можно во многих субъектах РФ, говорят в фонде "Вера", но добиться выписки обезболивающих при посещении пациента на дому пока удалось только в Москве.

Рассчитана "дорожная карта" на три года, но и к концу этого срока проблемы решены не будут, если правительство не добьется системной и скоординированной работы. "Расширение списка зарегистрированных в России обезболивающих препаратов — это очень важный шаг, но, если врачи не будут назначать новые препараты, этот шаг не будет иметь смысла,— объясняет Нюта Федермессер.— Поэтому вместе с увеличением числа доступных обезболивающих в "дорожной карте" говорится о необходимости обучения врачей, расчетах реальной потребности в обезболивании, декриминализации действий медиков, которые работают с обезболивающими опиатами, включении наркотических обезболивающих в систему электронного документооборота".

Обезболивание — это основа для развития паллиативной помощи. Без грамотного обезболивания невозможно обеспечить человеку достойную жизнь в оставшиеся ему дни. Но в России многие врачи до сих пор боятся назначить опиоидные анальгетики, а многие даже не знают, как использовать такие препараты в случае паллиативных пациентов. В этом смысле показателен эпизод с обучающего семинара в Санкт-Петербурге, который в мае этого года провел для врачей Санкт-Петербурга бывший глава Центра по паллиативной помощи ВОЗ, один из основателей системы паллиативной помощи в Великобритании, профессор Оксфордского университета Роберт Твайкросс. Один из питерских медиков после лекции спросил: "Неужели вы, правда, рекомендуете выписывать морфин для наших пациентов? Ведь он вызывает привыкание и может убить". "Боль убивает, а морфин паллиативным пациентам продлевает жизнь!" — горячо возразил профессор. Федермессер поясняет: на Западе многие тяжелые состояния паллиативных больных купируют морфином в более высоких дозировках, чем это принято в России: препарат в такой дозировке помогает не только снизить порог боли, но и смягчить, например, тяжелую одышку. В России же морфин назначают в небольших дозах или не назначают вовсе. Часто родителям умирающих детей говорят: "Зачем вам сажать его на морфин? Привыкнет, станет наркоманом". Родители верят, а ребенок мучается от боли. При этом специалисты паллиативной медицины знают, какие дозировки могут снять боль и не привести к осложнениям и преждевременной смерти. Но в России врачей паллиативной помощи — единицы. "У нас нет даже такого профстандарта,— говорит Федермессер.— В "дорожной карте" записано, что в 2017 году он появится, а значит, в учебных заведениях начнут обучать специалистов паллиативной медицины". Сегодня регулярные обучающие семинары для врачей проводят практически только в Москве: на них рассказывают о новых формах обезболивающих препаратов и способах их применения, о необходимости грамотно выстраивать коммуникацию с родственниками паллиативных больных, о том, как обучать сиделок и волонтеров хосписов. Но участие в таких семинарах добровольное, а региональные врачи часто не имеют мотивации для участия в них.

По словам Роберта Твайкросса, для развития паллиативной помощи необходимы три условия: политическая воля, доступность препаратов, в том числе медицинских опиатов, и соответствующее образование медицинского и ухаживающего персонала. Когда есть все три фактора, можно строить систему. "Паллиативная помощь должна быть интегрирована в систему здравоохранения, и для этого нужно включить обучение этой специальности в программу базового обязательного образования,— объясняет он.— В России необходимо обеспечить наличие специальных жестко регламентированных модулей паллиативной помощи, которые стали бы частью обучения для студентов медицинских вузов, училищ, для всех медиков, которые в будущем станут специалистами в разных сферах. Это, конечно, требует изменений учебной программы. И для этого нужна поддержка деканов, ректоров, тех людей, которые принимают решения в сфере медицинского образования. Это требует времени, но это крайне важно. Я надеюсь, что к 2030 году в России абсолютно все врачи, получая диплом на выходе из медицинских учреждений, будут иметь квалифицированные знания в области паллиативной помощи. И я надеюсь, что появится специализированная подготовка для будущих врачей, которые выберут для себя паллиативную помощь как специальность, а в каждом медицинском учебном заведении будет своя кафедра по паллиативной помощи".

Квалификация персонала — это не только образование для врачей. "В процессе оказания паллиативной помощи важно помнить про то, что лучше минимизировать внешние вмешательства в пользу человеческого общения,— говорит Твайкросс.— Во всем мире именно развитие паллиативной помощи привело к повышению статуса медсестры внутри медицинских организаций. В паллиативной помощи медсестра значительно важнее врача. Я часто говорю, что важно пройти вместе с пациентом его паллиативный путь, а не просто говорить правильные слова. Но, когда ты идешь этим путем вместе с пациентом, одним из ключевых навыков для врачей и медсестер является умение общаться. К сожалению, большинство врачей и медсестер по всему миру — не самые хорошие собеседники. Для качественного оказания паллиативной помощи нужны тренинги по навыкам коммуникации. Самое главное, чему надо научиться,— умению слушать больного. Нас учат, как сделать, чтобы пациент раскрылся, выплеснул свои негативные чувства, эмоции и страхи. В этом как раз смысл паллиативной помощи — она концентрируется вокруг личности".

Паллиативная медицина в Великобритании стала отдельной специальностью еще в 1987 году, рассказывает профессор Твайкросс. Сейчас в любом британском медицинском учебном заведении есть обязательный курс по паллиативной помощи. Желающие могут получить дополнительное образование по этой специальности, защитить диссертацию. Во многих университетах есть профессора по паллиативной помощи.

По данным организации World Palliative Care Alliance, 60% людей, умерших в развитых и развивающихся странах мира, нуждались в длительном уходе перед смертью. В прошлом году в России умерло около 1,9 млн человек. Более половины из них нуждалось в паллиативной помощи. По данным Росстата, в 2015-м паллиативную помощь в России получили в общей сложности только 350 тыс. человек — а значит, еще примерно 800 тыс. человек остались без должного ухода. Многие пожилые люди с деменцией, болезнью Альцгеймера или в постинсультном состоянии последние годы своей жизни проводят в психоневрологических интернатах, где нет ни должного ухода, ни необходимого медицинского сопровождения. В развитых странах такие люди включены в систему оказания паллиативной помощи.

Специалисты убеждены: при такой высокой потребности россиян в паллиативном уходе и недостатке доступной государственной паллиативной помощи расцветают "черные хосписы". Интернет выдает целый спектр частных учреждений, где стоимость суточного пребывания паллиативного пациента колеблется от 1,2 тыс. до 6 тыс. руб. в обычной палате и до нескольких десятков тысяч рублей в реанимации. Однако нет никакой гарантии, что в таком хосписе человека хотя бы обезболят, ведь для этого учреждение должно иметь лицензию на паллиативную помощь и на применение наркотических препаратов. Государственные хосписы оказывают помощь пациентам бесплатно. Нюта Федермессер убеждена, что брать деньги за оказание паллиативной помощи недопустимо. Но, пока система государственной паллиативной помощи не развита, частные "дома смерти" будут пользоваться спросом. "К нам в фонд недавно позвонила женщина, у которой муж в терминальной стадии онкологии лежал в частной клинике,— рассказывает Федермессер.— Ей позвонили среди ночи, сказали, что мужу стало хуже, и она должна срочно, прямо по телефону, согласиться на подключение к ИВЛ, иначе он умрет. Она согласилась. Каждый день в этой реанимации стоил от 70 тыс. рублей, и каждый день продлевал не жизнь, а мучительное умирание ее мужа. Только через несколько дней она стала звонить в благотворительные фонды и в Росздравнадзор. Я считаю, надо, прежде всего, развивать бюджетную паллиативную помощь, в том числе привлекая благотворителей, и не создавать ситуаций, когда пациенты вынуждены от незнания и отчаяния обращаться за паллиативной помощью в платные клиники".
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/3036752?ut … paign=more

Лекарство от боли: что нужно знать, чтобы получить сильнодействующие препараты
18 июля
Инструкция ТАСС, где учтены последние законодательные изменения
Правительство продолжает упрощать порядок получения тяжелобольными сильнодействующих обезболивающих. Так, в начале июля была подписана дорожная карта повышения доступности наркотических обезболивающих препаратов. Документ, в частности, расширяет список таких лекарств и упрощает процедуру выписывания рецепта.
ТАСС представляет инструкцию по получению наркотических обезболивающих, где учтены последние законодательные изменения.
Важно знать
    Право выписывать обезболивающие имеет онколог, участковый-терапевт и фельдшер (если пациент живет в удаленном районе, где работает только фельдшерско-акушерский пункт), а также любой врач-специалист, прошедший обучение по работе с наркотическими средствами.
    Медработники, в том числе врачи выездных патронажных служб, имеют право выписывать рецепты непосредственно в день обращения пациента, в том числе при посещении больного на дому. Однако пациенту все равно придется идти в медучреждение, чтобы поставить печать на рецепте.
    Врач может назначать наркотические препараты единолично без врачебных комиссий, если это согласовано с руководителем учреждения.
    Спецрецепт действителен в течение 15 дней и может быть выписан в том числе в выходные и праздники.
    Медработники не имеют права требовать возврата использованных ампул, упаковок и трансдермальных пластырей перед выписыванием следующего рецепта.
    Фельдшерско-акушерские пункты и амбулатории имеют право хранить наркотические препараты и отпускать такие лекарства пациентам вместо аптек.
Как получить рецепт в поликлинике или онкодиспансере
    Пациент (или его доверенное лицо) идет к врачу или вызывает его для выписки рецепта на дом.
    Врач осматривает пациента, назначает препарат и при необходимости выписывает рецепт.
    Заведующий ставит круглую печать на рецептурном бланке.
    Поликлиника/онкодиспансер передает списки пациентов в аптеку по месту жительства.
    Пациент (или доверенное лицо) получает лекарство в аптеке по рецепту.
Обратите внимание
    Препараты по спецрецептам выдают не все аптеки, а только те, к которым прикреплен пациент. Поликлиника или онкодиспансер передают списки больных в аптеку по месту жительства. Адрес аптеки, где будет выдаваться лекарство, нужно уточнить у врача, выписавшего рецепт. Если в аптеке по месту жительства нужного обезболивающего нет, медучреждение обязано передать данные в другую аптеку или выписать препарат из числа имеющихся.
    Если лечащий врач в отпуске, необходимо обратиться к главному врачу или его заму по лечебной части, чтобы узнать список работников, имеющих право на выписку наркотических препаратов для обезболивания. Такой перечень должен быть в любом медучреждении на основании внутреннего приказа по работе с наркотическими средствами.
Кто может получить препараты, если пациент не может прийти сам?
Родственники или социальные работники.
    У доверенного лица должно быть на руках заявление на получение наркотических обезболивающих от пациента.
    Соцработник по закону имеет право отказаться от получения сильнодействующих препаратов для больного.
Любые другие доверенные лица, например друзья.
    Доверенному лицу необходимо иметь заявление на получение лекарства от пациента, нотариальную доверенность, а также свой паспорт и копию паспорта пациента.
Как получить обезболивающие при выписке из стационара или хосписа
При выписке пациента медработники обязаны:
    при наличии у медучреждения лицензии на работу с наркотическими и психотропными веществами снабдить больного препаратом на срок до пяти дней из запасов стационара либо выписать рецепт для получения лекарства в аптеке, к которой прикреплен пациент;
    при отсутствии соответствующей лицензии медработники обязаны связаться с поликлиникой по месту жительства пациента и сообщить о пациенте с хроническим болевым синдромом.
Действия сотрудников скорой помощи при обезболивании онкобольных
    Если по каким-либо причинам пациент не может самостоятельно провести обезболивание, это обязана сделать бригада скорой помощи, используя средства пациента.
    Если боль не снимается ненаркотическими препаратами, используются наркотические средства бригады скорой помощи (в рамках оказания скорой медицинской помощи в неотложной форме). В каждой бригаде такие средства есть.
    Скорая делает запись о проведении обезболивания в карте вызовов, заведующий подстанцией информирует руководство территориальной поликлиники для принятия решения об обеспечении пациента наркотическим средством и проведения дальнейшего планового обезболивания в установленном порядке.
Что делать, если возникли трудности с назначением обезболивающего
В случае затруднений при получении рецепта на наркотическое обезболивающее по месту жительства следует обратиться за помощью по телефонам горячих линий Минздрава и Росздравнадзора.
    Горячая линия Минздрава РФ: 8 800 200-03-89.
    Горячая линия Росздравнадзора по обезболиванию: 8 800 500-18-35.
    Горячая линия Департамента здравоохранения г. Москвы по вопросам медицинской помощи: 8 (499) 251-83-00.
    Телефон главного внештатного специалиста по паллиативной помощи: 8 (499) 245-76-11, 8 (499) 245-59-69.
Памятка составлена по материалам фонда помощи хосписам "Вера"
http://tass.ru/obschestvo/3456814

Директор Центра паллиативной медицины в Москве, учредитель фонда помощи хосписам "Вера"
Нюта Федермессер
20 сентября
Меня часто спрашивают, выполнены ли поручения президента, сделанные им по итогам прямой линии: про обезболивание, организацию помощи на дому пациентам на ИВЛ. Я разрываюсь между желанием сказать «нет» и желанием не испортить того движения, которое началось по итогам прямых линий. Написала по просьбе Lenta.ru об этом.
"Исполнители поручений президента — Минздрав и правительство РФ — передо мной не отчитываются. Это вопросы скорее к ним. Но и меня, и фонд, ясно дело, это очень волнует, поэтому давайте разберемся. Для начала: «есть ли изменения» и «выполнены ли поручения» — это не одно и то же. Изменения есть, но поручения президента не выполнены. Давайте по порядку.
Чего мы хотим?
Наши самые больные вопросы остаются неизменными вот уже несколько лет.
1. Открыть круглосуточный доступ в реанимацию для родственников пациентов.
2. Дать возможность проводить длительную искусственную вентиляцию легких на дому.
3. Обеспечить доступность обезболивания пациентам без регистрации.
Про обезболивание и посещения в реанимации мы планировали говорить еще в 2014 году. Но тогда задать вопросы президенту не получилось. В 2015 году мне дали слово.
Мы попросили:
1. Разработать механизм государственной поддержки детей, которые находятся дома на ИВЛ, с предоставлением им во временное пользование аппаратов искусственной вентиляции и откашливателей, расходных материалов и медицинской помощи; я объяснила, что организация такой помощи на дому в разы дешевле для государственного бюджета.
2. Сделать так, чтобы люди могли получать паллиативную помощь, в том числе наркотическое обезболивание, там, где они физически находятся, а не по месту регистрации.
К 2016 году усилиями фондов, журналистов, врачей, попечительского совета при правительстве России под руководством Ольги Голодец, Московского эндокринного завода, Минздрава и Росздравнадзора ситуация с обезболиванием стала быстро меняться. А вот ситуация с ИВЛ на дому осталась прежней, если не считать прогрессом тот факт, что теперь об этом много говорят и даже показывают сюжеты на ТВ. До этого широкая общественность вообще не знала о подобной проблеме. Но чем больше детей оказывались дома на ИВЛ под нашей опекой, тем больше сложностей мы видели — не только финансовых, но и юридических.
И на линии в апреле 2016-го Константин Хабенский напомнил президенту о такой вот загогулине: есть пациенты, которые месяцами и годами лежат в реанимации одни, к ним не пускают родных, а их самих оттуда не выпускают. То есть формально — выпускают, но на невыполнимых или очень рискованных условиях.
Мы в очередной раз попросили разработать механизм государственной поддержки паллиативных пациентов на постоянной ИВЛ — то есть сделать так, чтобы люди, которые находятся в стабильном состоянии и не нуждаются в пребывании в отделениях интенсивной терапии, могли жить дома с родными. И чтобы родные не собирали по копейке деньги на аппарат ИВЛ и расходные материалы, не боялись потерять ребенка, маму, папу, брата из-за полного отсутствия профессиональной поддержки на дому, а после потери близкого — сесть в тюрьму за то, что ухаживали за ним, не имея медицинского диплома. Сейчас многие пациенты находятся в реанимации лишь потому, что зависят от аппарата искусственной вентиляции легких. При этом в 2016 году мы уже обосновали, что государству надомное обслуживание больных на ИВЛ обойдется в семь раз дешевле, чем его пребывание в клинике.
Были ли даны поручения?
Да. Мы очень боялись — вдруг их почему-либо не будет. Но они есть и висят на сайте Кремля. Поручения правительству — в 2015 году и поручения Минздраву — в 2016-м. Сроки выполнения — до 15 июля и до 1 июля соответственно.
Выполнены ли они?
Нет, не выполнены. Есть шутка: специалисты считают, что народ стал жить лучше. Народ не согласен, но это же не специалисты.
Мы считаем, что поручения не выполнены. Но кое-какие подвижки есть.
1. Минздрав сделал и разослал во все больницы просто офигенную революционную бумагу про допуск в реанимацию — для всех, круглосуточно и даже без предварительной флюорографии. Но эта бумага по-прежнему остается лишь рекомендательной, а значит — не обязательной к исполнению.
2. Тема про ИВЛ на дому стала заметной и значимой. Появился фонд «Линия жизни», который готов закупить аппараты всем нуждающимся. Все больше родителей смело забирают своих детей на ИВЛ домой, но на системном уровне проблема не решена.
3. Получить обезболивание или госпитализироваться в хоспис по месту пребывания, а не регистрации по-прежнему возможно лишь после вмешательства руководства местного Минздрава, Росздравнадзора, Департамента здравоохранения и больниц. Да, «в ручном режиме» это стало легко и быстро. Ни у кого из принимающих решения чиновников нет сомнений, что помогать тем, кого нельзя вылечить, необходимо. Только получается это лишь у тех, кто обратился за помощью в фонды, то есть у единиц.
4. То же самое — с получением аппарата ИВЛ от больницы во временное пользование. Москва сейчас пишет программу, которая с 2017 года заработает для москвичей — детей и взрослых. А не в Москве? А в Москве для немосквичей? В больницах на балансе нет портативных аппаратов ИВЛ, и в хосписах тоже. Да и хосписы у нас есть далеко не в каждой области. А детских — по пальцам одной руки пересчитать можно. Даже если благотворители детского хосписа «Дом с маяком», фонда «Вера» и «Линия жизни» обеспечат всех нуждающихся аппаратами ИВЛ — это не выход. Это все равно что всем купить по машине, но не дать возможности получить водительские права, — дальше что? Семью, где ребенок или взрослый человек живет на ИВЛ, должны сопровождать специалисты. У семьи не должно быть сомнений, кому звонить в экстренной ситуации. У врачей больниц, поликлиник и скорой не должно быть вопросов, что делать с таким пациентом. А еще люди, потерявшие близкого, страдавшего от неизлечимой болезни, не должны находиться под угрозой уголовного преследования — а она напрямую вытекает из статьи 323 закона «Об охране здоровья граждан», где написано, что медицинскую помощь должны оказывать медицинские работники, коими родственники не являются.
Системы как не было, так и нет. Хотя подвижки есть. Для проведения ИВЛ на дому пишутся сейчас методические рекомендации. Пишет команда специалистов, и они учитывают риски и зарубежный опыт. Но, как и письмо о реанимации, они будут носить лишь рекомендательный характер, потому что изменения в законодательство не внесены. А это значит, что, если у кого-то из нас случится беда и какой-нибудь главный врач или чиновник не возьмет ночью трубку, этих подвижек мы не заметим. Мы обречены на разлуку с ребенком, потому что нас может не пустить к нему в реанимацию любой дежурный сотрудник («Вы меня бросили, я не хочу жить, отключите меня», — написал маме десятилетний мальчик). На адскую боль (когда «адмиралы стреляются», как написала Аня Данилова, главный редактор портала «Православие и мир»), если случилось уехать болеть в другой город, к родне. На судебное разбирательство, если наш родственник умер дома на ИВЛ, а мы подписали бумажку, что берем на себя всю ответственность за него, его жизнь и здоровье…
Вот такие кривые прямые линии.
Для меня все эти рассуждения — лишь очередное подтверждение того, что вновь изобретать велосипед всегда плохо. Надо просто разумно копировать оригинал — с учетом нашей специфики, финансовых возможностей, менталитета. И если весь мир этот путь уже прошел, надо просто изучить мировой опыт. А начинали все одинаково: руководство страны наконец-то осознавало, что проблемы паллиативных пациентов многогранны, что решать их надо комплексно, а не по мелочам — сегодня обезболивание, завтра ИВЛ, послезавтра хосписы и выездные службы.
Надо написать и принять государственную стратегию по развитию паллиативной помощи на несколько лет вперед. Тогда и поручения будут выполнены, и пациенты довольны, и журналисты спокойны, и кривые линии распрямятся. Но писать стратегию пока никто никому не поручил… Вот так и живем."
https://www.facebook.com/federmesser/po … 0658662664

Надо было участвовать активно в принятие закона об основах. Тогда все отмолчались. А там - затык на затыке, затыком погоняет. Надо радикально менять этот закон. Радикально!!! Там нет понятия врач и медсестра, больной (зато есть пациент - клиент клиники), лечит медицинская организация, а не медицинский работник. Нет ни звука про парамедиков, без которых дальше - никуда. Это - на поверхности.

Добавлено спустя       55 секунд:
Об утверждении «дорожной карты» «Повышение доступности наркотических средств и психотропных веществ для использования в медицинских целях»
11 июля 2016
Здравоохранение
Распоряжение от 1 июля 2016 года №1403-р. Реализация «дорожной карты» будет способствовать повышению доступности и качества обезболивающей терапии, внедрению в клиническую практику современных подходов к терапии болевого синдрома, расширению номенклатуры наркотических и психотропных лекарственных препаратов, используемых при болевом синдроме, упрощению процедуры их назначения, развитию паллиативной медицинской помощи.
Распоряжение от 1 июля 2016 года №1403-р
Внесено Минздравом России во исполнение поручений по итогам заседания Совета при Правительстве России по вопросам попечительства в социальной сфере от 28 марта 2016 года.
Подписанным распоряжением утверждён план мероприятий («дорожная карта») «Повышение доступности наркотических средств и психотропных веществ для использования в медицинских целях» (далее – «дорожная карта»).
«Дорожной картой», в частности, предусмотрен комплекс мер, направленных на:
    расширение номенклатуры наркотических лекарственных препаратов, используемых при болевом синдроме, в том числе у детей;
    оптимизацию расчётов потребности в наркотических и психотропных лекарственных препаратах;
    повышение доступности и качества обезболивания;
    упрощение процедуры назначения и выписывания наркотических и психотропных лекарственных препаратов;
    внедрение в клиническую практику современных подходов к терапии болевого синдрома;
    гармонизацию нормативных федеральных и региональных правовых актов в сфере оборота наркотических средств и психотропных веществ;
    совершенствование правового регулирования деятельности, связанной с распространением информации о применении наркотических средств и психотропных веществ в медицинских целях;
    развитие паллиативной медицинской помощи и обучение медицинских работников по вопросам оказания паллиативной медицинской помощи.
Реализация «дорожной карты» будет способствовать повышению доступности и качества обезболивающей терапии, внедрению в клиническую практику современных подходов к терапии болевого синдрома, расширению номенклатуры наркотических и психотропных лекарственных препаратов, используемых при болевом синдроме, упрощению процедуры их назначения, развитию паллиативной медицинской помощи.
http://government.ru/docs/23726/

Фармкомпании объединяются для разработки новых обезболивающих
Анна Родионова
10 Октября 2016
В настоящее время страной – лидером по разработкам в области терапии боли признаны США, но в ближайшее время аналитики ожидают подъема японского и европейского рынков. Рост обеспокоенности побочными действиями наркотических обезболивающих и потребность в количественных индикаторах эффективности болеутоляющих средств значительно ускорят развитие технологий на рынке управления болью, говорится в отчете консалтинговой компании Frost & Sullivan.
Исследование «Терапевтические достижения в управлении болью» (Therapeutic Advances in Pain Management) охватывает широкий спектр болевых синдромов, таких как головная боль, скелетно-мышечные, невропатические и онкологические боли, и анализирует технологические и маркетинговые тенденции в этом сегменте отрасли.
«Поскольку процессы оценки и измерения боли во многом субъективны, этой сфере недостает валидированных параметров клинической оценки, – объясняет аналитик Вандана Айер. – Кроме того, для техники управления болью в настоящее время не выработаны количественные показатели оценки эффективности. Таким образом, возникает большой рынок для разработки новых диагностических биомаркеров боли и количественных инструментов оценки болевых ощущений и эффективности терапии».
Поскольку во всем мире среди пациентов растет количество случаев злоупотребления рецептурными препаратами, фармкомпании начинают объединять усилия для разработки более защищенных от злоупотребления опиоидов, а также новых ненаркотических формул болеутоляющих средств. Например, Novartis и Amgen заключили партнерство для коммерциализации портфеля разработок Amgen в области мигрени (AMG 334 (erenumab), а Pfizer и Eli Lilly разрабатывают обезболивающее танезумаб – антитело, специфичное к фактору роста нервов. Две американские компании Durect и Impax  занимаются совместной разработкой и коммерциализацией трансдермального пластыря против постгерпетической невралгии (Eladur). Janssen Australia и Johnson&Johnson Innovation в сотрудничестве с Квинслендским университетом (Австралия) работают над получением пептидов из паучьего яда для лечения боли.
Среди новинок целые классы ненаркотических лекарственных средств и устройств по управлению болью, использующих достижения таргетной терапии наряду с практиками минимально инвазивного и неинвазивного лечения. Также большое внимание уделяется созданию новых лекарственных формул на основе существующих болеутоляющих. Фармкомпании разрабатывают методы, способные превратить традиционные обезболивающие в низкодозные, внутривенные и трансдермальные препараты с пролонгированным высвобождением и использованием наночастиц.  «Крупные фармацевтические компании, а также стартапы и предприятия малого и среднего масштаба, заключающие партнерства для совместной разработки и коммерциализации новых болеутоляющих средств, способны ввести подобные инновации в привычную практику», – отмечает Вандана Айер.
Помимо совместной разработки лекарств Frost & Sullivan прогнозирует следующие тенденции на рынке управления болью: маркетинговое сотрудничество для стимулирования распространения болеутоляющих продуктов по всему миру, сотрудничество в сфере научных разработок, направленные на выявление молекулярных мишеней для обезболивающих, а также партнерство для лицензирования технологий.
В начале 2016 года издание The New York Times, ссылаясь на данные Центров по контролю и профилактике заболеваний США (CDC) привело неутешительные данные: распространенность случаев передозировки наркотических веществ, в основном героина и опиоидных обезболивающих, таких как оксикодон (OxyContin), достигла в США угрожающих масштабов.
http://www.vademec.ru/news/2016/10/10/f … yushchikh/

Специалисты назвали прогрессивными новые нормативы расчета потребности в наркотических препаратах для ЛПУ
Новый проект приказа Минздрава для расчета потребности в наркотических лекарствах для медицинского применения значительно облегчит их назначение и выписку в медучреждениях. Об этом сообщила «МВ» главный врач Самарского хосписа, член Комиссии по паллиативной помощи при Минздраве России Ольга Осетрова.

Минздрав России представил на общественное обсуждение проект приказа, утверждающего нормативы для расчета потребности в наркотических и психотропных лекарственных средствах, предназначенных для медицинского применения.

«Новые нормативы как минимум в несколько раз больше, чем те объемы, которые были установлены ранее. То есть амбулаторно-поликлинические учреждения могут на год намного больше заказать лекарств. Правда, у поликлиник никогда и не было такого, чтобы им этих препаратов не хватало. Такие проблемы были в хосписах, стационарах. То есть медучреждению за год надо было выбрать не более 4 граммов морфина на койку, что-то около 400 ампул. Новый норматив – около 2 тысяч ампул на койку. Таким образом, новый вариант правил дает возможность назначать обезболивающие препараты без оглядки на то, а что будет, если мы выберем норму. И исключит ситуации, когда в медучреждении выбрали норму потребления морфина и врачи вынуждены назначать пациентам фентанил», – отметила Ольга Осетрова.

По ее словам, важно, что новые нормативы способствуют прогрессу в терапии всех пациентов с болевым синдромом, не только хроническим и не только онкологическим. Правда, некоторое недоумение специалистов вызвал факт исчезновения из списков кодеина – важного, не столько болеутоляющего, сколько противокашлевого средства. Причины его исключения из списков в Минздраве пока не уточняют.
http://www.medvestnik.ru/content/news/S … a-LPU.html

Мне только кажется, что "нормирование" есть полная глупость, если не преступление?

18 октября 2016
Наталия Беришвили
С 1 января 2017 года онкобольные получат полное обезболивание
Минздрав РФ разработал новые нормативы для расчета потребности в наркотических и психотропных лекарствах​​​​​​​
Этот регламент​​​​​​ — часть «дорожной карты» по повышению доступности обезболивающих в медицинских целях. С января 2017 года объем анальгетиков увеличивается, что позволит пациентам хосписов и онкологических центров получать полное обезболивание. Однако специалисты паллиативной помощи говорят, что обычные поликлиники и больницы не только не увеличивают объем наркотических анальгетиков, но и вовсе отказываются от них.
Как сообщили «Известиям» в Министерстве здравоохранения, нормативы потребности сформированы по итогам статистических исследований и с учетом экспертного мнения врачей. В целом объем препаратов увеличился, а перечень изменился. Например, исключены кокаин, кодеин и некоторые другие средства, которые уже давно в России не используются и даже не производятся. И включены такие анальгетики, как бупренорфин и дигидрокодеин.
Также в документе отдельным блоком прописаны нормативы по обезболивающим для поликлиник. Однако, по мнению экспертов паллиативной помощи, для главврачей этих учреждений они ничего не значат.
— В новые нормативы включены, например, обезболивающие пластыри, которые можно использовать как амбулаторно, так и стационарно. И по идее все лечебные учреждения должны такие лекарства иметь. Для этого они должны сделать заказ в Минздрав, но почему-то не делают этого. А когда к ним приходит человек с онкологией, у которого, например, заболел глаз, от него пытаются избавиться, как от чумного. Ведь если его положат в больницу, то там его должны обеспечить обезболивающим, — рассказывает главврач московского хосписа.
Директор по научно-методической работе благотворительного фонда «Детский паллиатив» Наталья Савва говорит, что по новым нормативам пациент может получить дозу, необходимую для полного обезболивания. Однако еще ни одна клиника не использовала даже те возможности, которые были заложены в прежних нормативах.
— Врачи заявляют, что им не нужен ни морфин, ни другие препараты. В регионах меры, предусмотренные «дорожной картой», просто бойкотируются, — объясняет Савва.
Исполнительный директор Национальной ассоциации медицинских организаций Сергей Лазарев рассказал, что главврачи поликлиник и больниц по-прежнему предпочитают не связываться с наркотическими препаратами из-за бюрократизма и страха ответственности.
— После смерти пациента наркотические анальгетики передаются в медицинское учреждение, которое его выписало. Поэтому, чтобы получить лицензию, учреждение должно организовать специальную комнату для хранения наркотиков с определенной толщиной стен, купить сейф, получить разрешение в Роспотребнадзоре, в пожарной охране, в МВД, заключить договор с компанией, занимающейся утилизацией наркотических средств с истекшим сроком годности. А потом вести строгую отчетность. Я уже не говорю о постоянных проверках контролирующих органов. В случае чего можно просто сесть в тюрьму, — сказал Лазарев.
По данным Минздрава, новые нормативы предусматривают расширение количества профильных коек, обеспечивающихся наркотическими средствами для детей. В России больше 287 тыс. неизлечимо больных детей, которым рано или поздно, но потребуется паллиативная помощь. Только в Москве их около 11 тыс.
Как рассказала детский онколог Федерального научно-клинического центра имени Рогачева Элла Кумирова, в списке наркотических анальгетиков, которые сегодня можно использовать для лечения детей, всего два препарата: инъекционные формы морфина и фентанила. И если люди после 18 лет могут снять боль с помощью фентанила, наклеив пластырь, то для детей таких средств нет. Хотя в большинстве стран их используют уже больше 30 лет. И это не только пластыри, но и спреи, пастилки или капли. За рубежом на инъекционные формы обезболивающих переходят только в том случае, если ребенок не может глотать.
Морфин в таблетках короткого действия (для детей) разрабатывается на Московском эндокринном заводе. Когда он появится на рынке, неизвестно, поскольку детские формы регистрируют лишь после «взрослых», и в итоге это может растянуться на несколько лет.
http://izvestia.ru/news/638962

"Понимание того, что человек имеет право быть обезболенным, пришло к нам совсем недавно"
Говорит главный внештатный специалист Министерства здравоохранения РФ по паллиативной помощи, главный врач Первого московского хосписа Диана Невзорова
24.10.2016
Главный внештатный специалист Министерства здравоохранения РФ по паллиативной помощи, главный врач Первого московского хосписа Диана Невзорова рассказала спецкорреспонденту ИД "Коммерсантъ" Ольге Алленовой, как в стране выстраивается государственная система медицинской помощи паллиативным пациентам, чем отличаются отечественные подходы в обезболивании от западных и смогут ли в России перевести на амбулаторное наблюдение пациентов, находящихся на искусственной вентиляции легких.
"Эту проблему нужно решить совместными с благотворительными организациями усилиями"
В порядке оказания паллиативной помощи детям написано, что аппарат искусственной вентиляции легких (ИВЛ) может быть выдан семье ребенка по требованию. Как и за счет чего этот вопрос будет решаться?
Каждый субъект сам решает для себя, сколько ему нужно аппаратов ИВЛ с учетом потребности, потому что финансирование паллиативной помощи — это средства регионального бюджета. Сейчас большинство аппаратов ИВЛ, которые есть в семьях у взрослых и у детей, куплены за собственные деньги или за счет благотворителей, фондов. Обслуживают их, как правило, выездные паллиативные службы, которые этот аппарат поставили. В основном это делают негосударственные структуры.
Сейчас в России появляются и выездные паллиативные службы государственной системы здравоохранения, обслуживающие паллиативных пациентов на ИВЛ, но в основном пока детские. ИВЛ на дому для детей — это более понятно для общества: ребенок должен находиться в домашних условиях, а не пожизненно в реанимации. А взрослые пациенты на ИВЛ все еще долго лежат в реанимации. Тех, кто уходит на дом, единицы.
Но мы стоим на пороге выстраивания государственной системы использования ИВЛ на дому. Специалисты разработали методические рекомендации по тому, как эту систему вообще организовывать. Эти рекомендации сделаны авторским составом, главными анестезиологами-реаниматологами страны, специалистами паллиативной помощи, пульмонологами, специалистами семейной медицины, неврологами детскими и взрослыми.
Почему государство не может покупать аппараты ИВЛ?
Почему не может? Конечно, может, но эту сложную проблему нужно решить совместными с благотворительными организациями усилиями, как это происходит во всех странах мира. Ведь это и социальная обязанность общества тоже. Во многих странах мира происходит частичное погашение расходов на аппараты ИВЛ за счет благотворительных организаций. Сейчас Министерство здравоохранения РФ разрабатывает нормативную базу под такое взаимодействие между НКО, департаментами субъектов, пациентами. Где взять аппараты? Сколько их вообще нужно и каких? Как и кому отдавать их в пользование? Как возвращать, когда они уже не нужны? Весь этот путь надо сначала разработать. Поэтому будет несколько пилотных проектов в нескольких регионах РФ с привлечением тех субъектов, где уже есть опыт работы с пациентами на ИВЛ на дому, где есть выездная патронажная служба, есть обученные специалисты, готовые этим заниматься, и есть некоммерческая организация, готовая в этом проекте участвовать, приобретать и передавать аппаратуру.
У нас в стране есть несколько прекрасно работающих благотворительных организаций, например фонд "Вера", который по всей стране покупает и дает в пользование аппараты ИВЛ. Эти фонды общаются напрямую с семьей, у них налажены связи с местными специалистами. И теперь нужно наладить такое общение уже через региональные минздравы.
Какие регионы участвуют в пилотных проектах?
Бурятия, Чувашия, Новосибирская область, Ханты-Мансийский автономный округ.
Только крупные города?
Да. Потому что это непростая система. В клинических и методических рекомендациях по использованию ИВЛ на дому у наших иностранных коллег первый пункт — улучшение качества жизни пациента и социальная адаптация семьи. Вопрос — насколько в нашей стране с нашим уровнем развития паллиативной помощи социально адаптируется семья, если ее близкий — дома на ИВЛ? Для семьи это большая сложность. Потому что должно быть как минимум два ухаживающих человека: один должен поспать, второй — бодрствовать, и оба должны понимать, как работает аппаратура. А значит, родственники или сиделка должны быть как минимум обучены. У них должны быть расходные материалы. Это стоит денег. В шаговой доступности от семьи должна быть медицинская организация, чтобы туда можно было быстро добраться, если что-то пойдет не так. Должна быть доступна оперативная скорая помощь. И должна работать в районе выездная служба, которая будет мониторить состояние пациента и у которой будет контакт с участковым врачом. Наконец, в доме должна быть ликвидирована любая пожароопасность и обеспечено бесперебойное электроснабжение. То есть на случай проблем с электричеством нужно иметь дополнительный источник электроснабжения, генератор. Представляете, сколько условий надо выполнить, чтобы это было безопасно и сравнительно удобно для пациента и его семьи? И все участники процесса должны понимать, что это рискованное мероприятие.
Какие тут риски, если выполнены все условия?
Может задержаться в пробке скорая или выездная бригада, отключиться аппаратура, родственник может заснуть и пропустить опасную ситуацию. Люди должны быть к этому готовы и понимать, что они сознательно идут на риск ради того, чтобы человек был дома и чтобы у него была социальная адаптация.
1 июня Минздрав разослал в регионы письмо с правилами допуска родственников в реанимацию. Шаг хороший, но там есть требование не пускать детей до 14 лет в отделение. Многие считают это несправедливым.
Это не требование, а условие. Лично я считаю, что дети до 14 лет, конечно, могут проходить в реанимацию, навестить родственника, попрощаться с ним, может быть. Это мое личное убеждение. Но письмо Министерства здравоохранения абсолютно революционное. Это такой серьезный, профессиональный, обдуманный, стратегический шаг. Мы привыкли критиковать действия властей, но дело в том, что даже с этим письмом не согласны многие анестезиологи-реаниматологи. Я знаю известных и влиятельных врачей, в том числе детских, которые были категорически против доступа в реанимацию родственников. А уж про доступ детей до 14 лет слышать не захочет огромный процент специалистов.
Но почему?
Боятся, возможно, детских инфекций, детских реакций, детских слез. А еще сознание наше сейчас так устроено. Всегда так было принято — детей не пускать. Чтобы это изменить, нужно время. Минздрав даже памятку-информацию разработал для врачей реанимации: как пускать, когда пускать, что сказать родственникам. Но с этими правилами тоже надо пожить. Их исполнение нужно проконтролировать. Они должны войти в нашу жизнь. Чтобы в каждой отдаленной районной больнице на двери реанимации присутствовала информация о том, как навестить своего близкого в реанимации.
"Мы не видим в хосписах Москвы паллиативных пациентов, страдающих ВИЧ-инфекцией"
Какие люди нуждаются в паллиативной помощи?
Пациенты с неизлечимыми прогрессирующими заболеваниями и состояниями: различными формами злокачественных новообразований; необратимыми последствиями нарушений мозгового кровообращения; тяжелыми необратимыми последствиями травм; дегенеративными заболеваниями нервной системы на поздних стадиях развития заболевания; различными формами деменции, в том числе болезнью Альцгеймера в терминальной стадии заболевания. Сегодня в нашей стране паллиативная помощь оказывается пациентам преимущественно последнего года жизни, нуждающимся в симптоматическом лечении и в обеспечении ухода,— у этих людей, как правило, исчерпан реабилитационный потенциал. Мы будем развивать реабилитационный аспект в паллиативной помощи, но пока это новое для нас направление.
А если неизвестно, сколько человеку осталось жить?
Есть много факторов, влияющих на решение врача перевести пациента к специалисту паллиативной медицины. Например, если больной хроническим и прогрессирующим заболеванием теряет способность к самообслуживанию и вынужден часто вызывать скорую помощь в связи с появлением непереносимых тягостных симптомов (например, боли). Если, несмотря на подбираемую схему терапии, улучшения состояния не происходит. Если пациент стал менее активным и более 50% времени суток проводит в постели из-за общей слабости. Если он потерял массу тела больше чем на 10-20% за последние полгода. Все эти факторы должны быть в голове участкового терапевта, онколога, невролога, пульмонолога. Но, к сожалению, большинство врачей не знают основ паллиативной помощи. Многие онкологи, которые видят явно неизлечимого пациента с метастатическим раком, не направляют его к специалисту паллиативной помощи, а продолжают лечить. И это происходит не только в онкологии.
Правительством уже принята "дорожная карта" по улучшению доступности обезболивания, одним из пунктов которой является развитие паллиативной помощи и образования в этой области. Это значит, будет постоянный мониторинг, контроль и внимание к этой проблеме. И это очень важно. Паллиативная служба, несомненно, будет развиваться.
Как быть людям с ВИЧ или СПИД в последней стадии болезни? Где они умирают?
У пациентов, страдающих ВИЧ-инфекцией и уже погибающих, часто к основному заболеванию присоединяются онкология, болевой синдром и другие тягостные симптомы, они очень страдают, и тут без паллиативной помощи не обойтись. У нас на патронаже Первого московского хосписа была молодая женщина, болеющая с 17 лет. Она очень тяжело умирала дома, но боялась куда-то ехать, потому что знала отношение к ВИЧ-пациентам. За ней ухаживали родители, брат и дочка семи лет. Это ведь огромная проблема — отсутствие паллиативной помощи таким пациентам. Мы не видим в хосписах Москвы паллиативных пациентов, страдающих ВИЧ-инфекцией, их практически нет и в паллиативных отделениях больниц. Они умирают дома, или в инфекционных больницах, специалисты которых ведут пациентов до самого конца, но, увы, тоже не имеют полноценных знаний в паллиативной медицине. Сегодня инфекционные больницы, туберкулезные больницы имеют у себя палаты интенсивной терапии, в которых умирают их паллиативные больные. Да, эти отделения не являются паллиативными, но врачи не выписывают пациентов умирать домой, они говорят: "Это наши пациенты, мы их ведем до конца". Этот подход мне кажется правильным — нужно открывать паллиативные отделения в специализированных больницах.
"Отделения сестринского ухода и обходятся дешевле, и снимают социальную напряженность".
Сколько паллиативных отделений уже открыто в России?
По данным на июнь 2016 года, развернуто около 10 тыс. коек паллиативного профиля. Это на 2,5 тыс. больше, чем в 2015 году, и на 7 тыс. больше, чем в 2014 году. То есть мы говорим о высоких темпах открытия таких отделений. Около 1100 медицинских организаций имеют лицензии на оказание паллиативной помощи в амбулаторных и стационарных условиях. Но надо понимать, что большинство этих организации только начинают работать в системе оказания паллиативной помощи, а значит, в них необходимо выстраивать работу, учить персонал, устанавливать взаимодействие с другими медицинскими организациями. Мы в начале долгого, нужного и интересного пути.
Регион может создать паллиативные койки в любой больнице?
Если мы говорим о стационарах, то койки паллиативной помощи могут быть развернуты в хосписах, в паллиативных отделениях на базе районных, городских, областных больниц, а также больниц специализированных — онкологических, туберкулезных, инфекционных. Субъект федерации, зная свои потребности, сам решает, на базе какой больницы открыть ему такое отделение.
Кроме этого, паллиативная помощь может оказываться и на койках сестринского ухода, если эти отделения получили лицензию на оказание паллиативной помощи и отвечают всем требованиям федерального законодательства.
Что такое "койки сестринского ухода"?
Такие койки предназначены для длительного пребывания пациентов, которым нужно круглосуточное медицинское наблюдение, но при этом им не нужен постоянно врач, а достаточно помощи медсестры. Они могут быть открыты в городских, районных больницах и даже в организациях социальной помощи, которые подчиняются департаментам социальной защиты населения, например в домах-интернатах. Но персонал таких отделений должен получить образование и иметь навыки для выполнения профессиональной деятельности.
Как быть с обезболиванием, если у таких отделений нет лицензий на наркотики?
В наше законодательство в последнее время были внесены важные изменения, касающиеся легального оборота наркотических средств и психотропных веществ, и теперь отделения, открывающиеся на базе клинических или районных больниц, могут использовать все препараты, необходимые для лечения наших пациентов. Отделение сестринского ухода, в котором появляется такой пациент, может работать с суточным запасом наркотических препаратов, и для этого не нужны специальные комнаты для хранения медицинских наркотиков.
Вообще я бы советовала регионам присмотреться к таким отделениям. Отделения сестринского ухода, в которых можно развернуть паллиативные койки, и обходятся дешевле, и снимают некоторую социальную напряженность в обществе. А если их организовать совместно с выездной патронажной службой паллиативной медицинской помощи, то помощь будет более качественной и комплексной, отвечающей потребностям пациента и его семьи.
Социальная напряженность связана с тем, что многие умирающие страдают дома?
Конечно, страдают и сами пациенты, и их уставшие родственники, которые сами иногда болеют. Самым востребованным видом паллиативной медицинской помощи сегодня является помощь в амбулаторных условиях, в том числе на дому, однако не всем пациентам ее достаточно. Доступна и первичная медико-санитарная помощь в поликлиниках и фельдшерско-акушерских пунктах, но постоянный уход за умирающим человеком происходит в основном за счет сил родственников и сиделок, которые не имеют необходимых знаний и опыта. И это огромная проблема. При возникновении острых ситуаций эпизодически вызывается бригада скорой помощи — тем чаще, чем тяжелее состояние больного. А что может скорая помощь? Ее функция — снять острый приступ, она приезжает, делает укол, дает рекомендации, оценивает ближайший прогноз, везет в больницу или оставляет дома. Она не должна учить, что делать с этим больным через два часа, как его повернуть, чтобы не было пролежня или пневмонии, как помыть ему голову или почистить зубы, а это ежедневные и очень важные процедуры в жизни умирающего человека и его семьи. Человек страдает, его семья страдает. Поэтому нужно строить систему помощи на дому таким образом, чтобы она была доступна в любом населенном пункте, в любом доме. Сегодня уже открываются выездные патронажные службы, кабинеты паллиативной медицинской помощи на базе медицинских организаций, но их очень мало.
В порядке оказания паллиативной помощи не указана стоимость услуг специалистов выездных патронажных служб, и по этой причине регионам выгодно открывать койки и невыгодно — выездные службы.
Порядок оказания паллиативной помощи — это документ, регламентирующий правило работы службы, а не ее бюджет. Поликлиника имеет лицензию на паллиативную помощь, у нее есть положение о кабинетах паллиативной помощи, но функционирующего кабинета нет, а почему? Нет специалистов, нет пациентов, нет денег. Пока поликлиники не получат объем финансирования и государственное задание, конечно, работать они не будут. Поэтому каждый субъект должен провести расчеты. Вот Департамент здравоохранения города Москвы произвел расчет стоимости визита врача и медсестры выездной службы на дом, включая все необходимые расходы, расходы на машину, электричество, перевязочные средства, заработную плату и прочее. Далее был определен контингент и перечень пациентов, которым необходима помощь в амбулаторных условиях, среднее количество визитов на одного больного в год, и в результате дано госзадание в количествах визитов и посещений.
Очень сложный механизм. Будут ли в регионах это делать?
Субъект обязан организовать оказание паллиативной медицинской помощи нуждающимся гражданам на своей территории. Министерство здравоохранения России проводит регулярный мониторинг количества медицинских организаций, оказывающих такой вид помощи, а также количества визитов специалистов — в том числе на дом к пациенту.
Какова функция кабинета паллиативной помощи?
Увидеть нуждающегося в помощи пациента, оценить его состояние и сделать прогноз возникновения различных тягостных симптомов, в том числе боли, одышки, рвоты, кровотечения, депрессии. Обсудить интересующие пациента вопросы: прогноз заболевания, место смерти, обучение родственников, оформление инвалидности. Врач паллиативной помощи должен составить индивидуальный план помощи пациенту, включая график посещений врача или медицинской сестры. Специалисты паллиативного кабинета — это как раз те люди, которые помогут пациенту и его семье справиться с ситуацией ухода из жизни.
"У нас, несомненно, развита опиоидофобия"
Профессионального стандарта врача паллиативной помощи в России пока нет, а как готовить врачей?
Я считаю, что в профстандарт любого специалиста-медика должны быть внесены основы оказания паллиативной медицинской помощи. И эта функция сейчас лежит на всех нас: на Национальной медицинской палате, на экспертах в области паллиативной помощи, на профессиональных сообществах и на Минздраве. Изменения нужны на трех уровнях образования: первым является базовый курс для студента-медика, выпускающегося из вуза; второй — для специалистов, которые по роду своей деятельности чаще других сталкиваются с паллиативными пациентами (терапевты, онкологи, гериатры, неврологи); и третий, основной, профессиональный уровень образования,— для специалистов паллиативной медицины.
Важны также циклы обучения для организаторов здравоохранения, для преподавателей вузов и колледжей, для социальных работников и даже для волонтеров. А сегодня мы занимаемся только постдипломной подготовкой врачей. Понимаете, паллиативная помощь — новый для нас вид медицинской помощи. У нас слишком мало специалистов в этой области. Мы еще в начале пути.
Основой паллиативной помощи является обезболивание. Британские специалисты (например, Роберт Твайкрос) говорят, что в России врачи менее охотно используют морфин для купирования боли, чем их коллеги на западе. Почему?
Наши иностранные коллеги живут в других реалиях: если пациент жалуется на боль и не обезболен, это становится поводом для судебного и профессионального разбирательства, а также применения различных санкций к врачу и к медицинской организации. В России качественное обезболивание ранее не являлось актуальной проблемой. Если болит — надо потерпеть. Зашивают рану — потерпи. Везут тебя в больницу — потерпи, пока не определим, что с тобой. Перелом — потерпи, дорогой, сейчас гипс наложим. Наш пациент никогда ранее не жаловался на то, что он не обезболен, потому что привык к мысли, что надо терпеть. Но сейчас времена меняются. Мы идем по пути физиологического взросления общества, оно происходит во всех странах. Понимание того, что человек имеет право быть обезболенным, пришло к нам совсем недавно. И мы уже говорим о медицине без боли, а в порядке оказания паллиативной медицинской помощи детям написано, что при любом медицинском вмешательстве, которое заведомо вызывает боль, необходимо сначала применить обезболивающие препараты, а потом проводить манипуляции.
Что касается использования морфина, то могу рассказать такой случай. Я с группой врачей была на международном медицинском семинаре по лечению хронической боли, в зале присутствовали врачи из разных стран мира, и мы разбирали различные клинические случаи. Например, перелом ноги у подростка во время футбольного матча. Нам показывают видео: мальчик упал, острый болевой синдром, подскочили медики, и тут ролик останавливается и задается вопрос: что делать врачу? Фиксация, холод, морфин? Все зарубежные специалисты написали: "Сделать морфин". И никто из российских медиков не дал такой ответ. Никто. И я тоже написала: "Применить холод".
Страх, что подросток привыкнет к морфину?
У нас это реальный страх, да. У нас, несомненно, развита опиоидофобия. Коллеги из других стран вообще не считают морфин сложным лекарством. Но я думаю, в этом тоже есть перебор. Мы должны четко понимать, когда морфин нужно и можно назначать, а когда этого делать не нужно. Медики должны оценить выраженность болевого синдрома, тяжесть состояния, характер боли. Если это пожилой человек, с открытым переломом, кричит от боли,— делайте морфин сразу. Но для того, чтобы ребенку в России назначить морфин, нужно поговорить с педиатром, с мамой ребенка, с юристом, с коллегой, с начальником — а все они решат, что этого, наверное, делать не стоит. Я, конечно, утрирую, но правда в моих словах есть. Если мы сейчас скажем врачам, что при школьной травме с переломом можно назначать ребенку морфин, то родители их по судам затаскают. Почему? Потому, что к этому не готов никто! Всему свое время.
У нас пока нет тех форм и доз препаратов, которые есть у наших зарубежных коллег, и нашим врачам иногда просто трудно подобрать необходимые дозировки препаратов и виды эффективного обезболивания. Мы до сих пор, увы, используем промедол, который запрещен вообще в мировой паллиативной медицине (наши иностранные коллеги давно не используют его при хронической боли). Однако если мы сейчас запретим применять промедол при хронических болях, а врачи при этом еще не готовы назначать морфин, пациенты останутся без лекарств и без обезболивания. Вот появятся новые обезболивающие препараты, и мы начнем с ними работать. Все должно быть поэтапно.
Журнал "Коммерсантъ Власть" №42 от 24.10.2016
http://www.kommersant.ru/doc/3119473

Как в Алтайском крае назначают сильнодействующие и наркотические обезболивающие
21 октября 2016г
За год работы краевой Горячей линии по вопросам оказания паллиативной медицинской помощи поступило более 400 звонков. Наиболее часто люди спрашивают врачей-консультантов о новом порядке назначения сильнодействующих и наркотических обезболивающих средств.
О работе этой экстренной службы рассказал заведующий отделением паллиативной помощи онкодиспансера Виктор Павлишинец. По его словам в крае решена самая главная часть поддержки пациентов в терминальной стадии - лекарственная.
Как и во всех регионах страны, жители Алтайского края получают ее по линии ТФОМС, плюс, краевой бюджет, один из немногих в России, берет на себя обязательства по централизованному закупу таких препаратов по заявке крайздрава. В защищенном перечне на 2017 год – около 20 новых лекарственных позиций, включая уникальный «Таргин», снимающий тяжелый болевой синдром - одну из последних разработок российских фармацевтов.
По данным, озвученным заместителем главного врача краевого онкодиспансера Валентиной Петровой, в паллиативной помощи нуждается сегодня около 5 тысяч онкологических больных и еще столько же пациентов с заболеваниями других профилей.
http://www.ap22.ru/paper/Kak-v-Altaysko … schie.html

С 2017 года врачи могут быть дисквалифицированы за отказ в обезболивающем
Соответствующие изменения готовятся в Кодекс административных правонарушений РФ
МОСКВА, 27 октября. /ТАСС/. Готовящиеся изменения в Кодекс административных правонарушений (КоАП) позволят с 2017 года привлекать врача за неоказание своевременной медпомощи, в том числе за необоснованный отказ выписать наркотические обезболивающие, к административной ответственности вплоть до дисквалификации, сообщила на пресс-конференции в ТАСС начальник управления лицензирования и контроля соблюдения обязательных требований Росздравнадзора Ирина Крупнова.
"В административном кодексе наказание врача за неназначение лекарственного препарата по показаниям отсутствует. Эта коллизия сейчас устраняется. В настоящее время находятся на рассмотрении непосредственно изменения в КоАП, которые предусматривают со следующего года для врачей, нарушающих в данной части стандарты и порядки оказания медпомощи, меру административного наказания", - рассказала Крупнова и добавила, что это "как штрафы, так и дисквалификация".
По ее словам, с 2014 года произошли значительные изменения в законодательстве, при этом до сих пор не все медицинские учреждения привели свою деятельность в соответствие с федеральным законодательством и рекомендациями Минздрава РФ.
"У нас случаев, что это (неназначение медпрепаратов - прим. ТАСС) было умышленно или преднамеренно, нет", - добавила Крупнова, отвечая на вопрос о том, были ли случаи привлечения врачей к уголовной ответственности за отказ в назначении обезболивающих препаратов.
В свою очередь, начальник управления контроля за реализацией государственных программ в сфере здравоохранения Виктор Фисенко отметил, что в целом число обращений на горячую линию по вопросам неполучения наркотических обезболивающих сократилось в два раза. "За 9 месяцев 2015 года более 900 обращений на горячую линию были связаны с проблемами получения наркотических обезболиваний. За аналогичный период 2016 года количество обращений сократилось вдвое", - сказал он.
http://tass.ru/obschestvo/3738908

Сажать, сажать надо докторов. Не за это, так за то.

Применение морфина при БАС: российский опыт
26 октября 2016 года в Москве прошел круглый стол «Обезболивание: есть ли надежда?», организованный Ассоциацией медицинских журналистов. Участие в нем приняли ведущие специалисты по паллиативной помощи.
Паллиативная помощь в России в последнее время активно развивается, она адресована людям с неизлечимыми заболеваниями, причем не только онкологическими, но и другими, в том числе и БАС. Вылечить таких людей нельзя, но есть много возможностей облегчить их состояние — обеспечить грамотный уход и поддержку, снять тягостные проявления болезни.
Один из самых тяжелых симптомов — боль, с ее купированием в России пока все непросто, потому что врачи часто боятся назначать сильные обезболивающие. Боли, а также другим проблемам паллиативных больных был посвящен круглый стол.
В мероприятии принял участие медицинский директор фонда «Живи сейчас» Лев Брылев — врач-невролог, кандидат медицинских наук. Тема сильнодействующих опиоидных препаратов, на которые в России так нелегко получить рецепт, актуальна и для людей с БАС, и не только в связи с болью.
Дело в том, что препараты, которые обычно используются для обезболивания, также назначаются для облегчения такого тяжелого симптома как одышка. Однако пока еще российские врачи, в отличие от зарубежных коллег, не готовы при одышке выписывать препараты, содержащие морфин. Они считают, что опиоиды угнетают дыхательный центр. Тем не менее во всем мире тяжелые приступы одышки у людей с БАС снимают именно морфином.
Специалисты фонда и службы помощи людям с БАС (совместный проект фонда «Живи сейчас» и службы «Милосердие») участвовали в зарубежных стажировках и научных конференциях, посвященных БАС, и имеют опыт морфина. Они уверены: нужно повышать информированность о БАС и методах медицинской помощи при этом заболевании, в том числе и среди врачей.
Лев Брылев, врач-невролог, к.м.н., медицинский директор фонда «Живи сейчас» (выступление 26 октября 2016 г.)
— Я хочу поговорить о назначении морфина при одышке. Одышка — достаточно частый симптом, который встречается при разных заболеваниях: хронической обструктивной болезни легких, хронической сердечной недостаточности, онкологических заболеваниях, при нейромышечных заболеваниях, в том числе и боковом амиотрофическом склерозе (БАС).
Людям с боковым амиотрофическим склерозом наш фонд помогает уже несколько лет: есть выездная служба и накоплен определенный опыт. Кроме того, мы проанализировали мировой и, в частности, европейский, опыт. Наша задача — понять, почему этот опиоидный препарат, который все шире применяется для лечения боли и становится все более доступным, до сих пор малодоступен для пациентов с одышкой, и как это можно изменить.
Именно поэтому я пришел с этим вопросом на круглый стол. Мне кажется, что здесь собрались те люди, которые заинтересованы в доступности обезболивания и могут быть также заинтересованы в том, чтобы помочь людям с одышкой и помочь нам в распространении знаний о том, что морфин может использоваться не только при боли.
Данные обзоров говорят нам, что морфин может применяться при одышке при совершенно разных состояниях. Насколько я знаю, в европейских вузах это преподается в университетах. У нас об этом мало говорят, и тот факт, что морфин может применяться при одышке и является самым эффективным препаратом для контроля одышки — новость для многих врачей, в том числе для онкологов, пульмонологов и врачей общей практики.
Лечение одышки у больных БАС сопровождается назначением препаратов бензодиазепинового ряда (в первую очередь, лоразепама), а также морфина. И те, и другие — рецептурные препараты, назначение которых требует понимания и участия врача общей практики или паллиативного специалиста. И именно врачи часто становятся основной «преградой» в назначении этих препаратов — во-первых они никогда этого не делали, во-вторых есть общее заблуждение, что бензодиазепины и опиоиды угнетают дыхательный центр, и поэтому людям с дыхательной недостаточностью они противопоказаны.
В настоящее время применение морфина в России стремится к нулю, особенно это заметно по сравнению с цифрами в Великобритании и Германии. По личному опыту общения с зарубежными специалистами, у меня сложилось ощущение, что такие препараты применяются чуть ли не в 100% случаев. Специалисты паллиативной помощи, с которыми мне доводилось общаться, говорят, что все пациенты, которые испытывают одышку, получают опиоиды.
В нашей стране это абсолютно не принято. Даже в нашей службе помощи БАС есть проблемы с пониманием роли опиоидов — из 110 человек московских больных, которые у нас наблюдаются, на сегодняшний день никто не получает морфин. Но подобный опыт у нас был — уже 13 наших пациентов морфин получали, наши врачи первыми в России назначили его при одышке, вызванной БАС. Но в настоящий момент больных, которые получают морфин, нет, и нужно искать причины, чтобы расширять эту практику, оставаясь при этом на стороне пациента, которому это нужно.
Сейчас я рассказал об одном из основных препятствий, преодолеть его можно с помощью исследований и распространения информации об этих исследованиях. Но среди других барьеров можно назвать и то, что в инструкции к морфину написано, что препарат может угнетать дыхательный центр, и его назначение пациентам с выраженной дыхательной недостаточностью — нежелательно. 
Информация о том, что морфин усиливает одышку, настолько вошла в ежедневную практику врачей, что стала аксиомой и исследования по этому поводу практически не проводятся. Их крайне мало, но они есть. У меня есть результаты небольшого исследования, в котором участвовали шесть пациентов с БАС, из которого видно, что назначение морфина в терапевтической контролирующей дозе приводит к уменьшению одышки на шесть часов. За это время содержание углекислого газа в крови (это основной показатель, который свидетельствует о степени дыхательной недостаточности) не меняется. Это свидетельствует о том, что морфин не является опасным средством для людей с дыхательной недостаточностью. Это же исследование показывает, что частота дыхания снижается, что сопряжено с уменьшением тревоги у этих пациентов. Таким образом, был сделан вывод, что при применении морфина в дозах, эффективных при одышке и постепенном титровании дозы, признаков угнетения дыхательного центра не обнаруживалось. Есть несколько исследований на эту тему, обзоры. Во всех международных рекомендациях есть показания для назначения морфина больным с одышкой, в том числе с БАС, в том числе и при тяжелой одышке.
Наш опыт назначения морфина первым 13 пациентам с БАС — первый опыт в России — говорит о том, что эффект, пусть не у всех больных, но есть. Есть свои сложности, но они связаны не с угнетением дыхательного центра, а с влиянием на перистальтику желудочно-кишечного тракта, но это ожидаемый побочный эффект, который в большинстве случаев удается контролировать с помощью соответствующих медикаментов.
Таким образом, здесь, как и при использовании обезболивающих средств в паллиативной помощи, многое зависит от образования и информированности как врачей, так и пациентов.
На обновленной версии нашего сайта будет целый раздел с материалами для врачей. Но на сегодняшний день очень важно изменить отношение врачей и пациентов к морфину и другим опиоидным препаратам, объяснить, что при правильном использовании эти препараты приносят пользу, облегчая не только боль, но и одышку.
Вопрос: В стандарт лечения БАС в России на сегодняшний день морфин не входит. Вы планируете выходить на регулирующую инстанцию с просьбой о пересмотре стандарта лечения?
— Среди списков стандартов Минздрава не существует стандарта лечения БАС. Есть национальное руководство, в котором морфин прописан, на него мы постоянно ссылаемся, когда даем рекомендации. В инструкции к морфину не сказано, что его можно употреблять для лечения одышки, такого показания нет ни в одной мировой инструкции, но, тем не менее, во всем мире эти препараты применяются для купирования одышки. На сегодняшний день никаких препятствий к назначению морфина при одышке, кроме страха врачей и недостатка у них информации — нет. Но мне кажется, что это можно преодолеть, двигаясь маленькими шагами, об этом говорит наш опыт.
http://www.alsfund.ru/about/activities/ … s-opioids/

Странная мы страна. Ассоциация медицинских журналистов проводит круглый стол по обезболиванию. Есть ли в ассоциации журналисты? - нет, ее создали урологи. Просто, чтобы зарабатывать бабло. Ученые-академики на самом деле - чиновники, на борьбу с антинаукой встали журналисты без образования. Все как-то в зазеркалье...

Голодец поручила Минздраву навести порядок в лечении онкологических больных
16 декабря
Вице-премьер РФ, в частности, подчеркнула, что не должно быть ни одного промедления с химиотерапией и с направлением на лучевую терапию
Вице-премьер правительства РФ Ольга Голодец поручила Минздраву и заместителям губернаторов в социальной сфере в январе 2017 года навести порядок в оказании медицинской помощи онкологическим больным, в частности, проверить, почему врачи не выписывают всем нуждающимся химиотерапию.
"Я не понимаю, в чем проблема с химиотерапией, вы закупаете лекарства, у нас число, которым это лечение предназначено, счетно, мы можем спасти жизнь человека, только если мы четко исполняем протокол лечения, и спрашивать с того врача, который почему-то не назначил. Часть жалоб и писем, которые приходят, это какие-то невероятные уговоры врачей выписать химиотерапию. Это надо изжить по всей стране каленым железом", - сказала Голодец.
"Я прошу январь посвятить наведению порядка в онкологии. Кто не получает лекарство, почему, какой врач не назначил, чтобы вся информация была максимально конкретной. Идет большое расхождение, я это вижу с федерального уровня, дала поручение, сейчас мы это все проверим: больных одно число, а число людей, которым выписано лекарство, другое, которое положено по протоколу и отличается в разы. Просто выборочно сделайте проверки, и вы сразу это увидите", - заметила вице-премьер.
Голодец заметила, что не должно быть ни одного промедления ни с химиотерапией, ни с направлением на лучевую терапию.
"Мир сегодня научился бороться с онкологией, и она эффективно лечится на ранних стадиях, у нас на ранней стадии не лечится, потому что пока человек добегает до своей химиотерапии, у него уже совершенно другая стадия. Минздрав прошу подключиться: проверьте, потому что от этого зависит жизнь и здоровье людей", - добавила Голодец.
Также Голодец поручила дополнительно проанализировать смертность от сердечно-сосудистых заболеваний в каждом регионе. "Только систематическая работа в еженедельном режиме даст результат - проверяйте количество операций по стентированию и шунтированию, в некоторых регионах оборудование стоит, но не всегда работает на полную мощность, это оборудование долго не прослужит, оно очень быстро морально устаревает. За 5-6 лет мы должны выработать это оборудование, значит, операции у вас должны идти на потоке, а не пять операций в день, как я видела в одном регионе, но не скажу в каком", - отметила она.
http://tass.ru/obschestvo/3879003

Лиза Глинка: «Я работаю с отверженными и преданными. И не все меня в этом понимают»
Вместо прощай
25 декабря 2016
Зоя Ерошок
Блиц-опрос
Два коротких вопроса Лизе Глинке и шесть ее коротких ответов
Три плюса твоего характера?
— Жалость.
— Терпение.
— Упрямство.
Три минуса твоего характера?
— Жалость.
— Терпение.
— Упрямство.
Я пишу эти строки, когда сообщение о гибели Лизы Глинки, Доктора Лизы, стало уже  абсолютно официальным. Но все равно не верю в ее смерть. У меня есть надежда, что вот сейчас или чуть позже что-то  — не знаю, что именно — произойдет и всё окажется неправдой или дурным сном. И все пассажиры того самолета, и Лиза, и экипаж — будут живы.
Это очень иррациональная надежда. Объяснить ее не могу ничем, разве что желанием чуда. Но надежда  рациональной не бывает  и всегда связана с «есть» и с «будет», но не с тем, что было.
Поэтому у меня не появится в тексте о Лизе Глинке это чертово «была». Пусть всё будет только в настоящем. Как и подобает Лизе.
Нас познакомит Вера Миллионщикова  в январе  2008 года. На заседании попечительского совета благотворительного фонда помощи хосписам «Вера».
После совета мы втроем — Вера, Лиза и я — поедем на метро домой (окажется, что мы с Лизой живем рядом), и Лиза  расскажет  мне о том, что вот уже два месяца она каждую среду ездит на Павелецкую и кормит там бомжей, и лечит их, ну, таблетки дает, мазями мажет, за жизнь говорит…Я попрошу ее в следующую среду взять меня с собой, а Вера скажет: «Поезжай, напиши. Ссанья на Павелецкой стало меньше».     
Как-то я попросила Веру Миллионщикову устроить моего умирающего друга в хоспис. И хотя все было по правилам, друг жил в центральном округе Москвы, и нужные справки и направления имелись,  я, разволновавшись, начала  рассказывать,  какой  он  хороший человек. На что  Вера спокойно сказала: «Да хоть Гитлер, Зоя, хоть Гитлер. Конечно, приму».
Мы были знакомы  уже лет двадцать. Вера про милосердие знала абсолютно все, изнутри и очень достоверно. Она с  нуля, на ощупь, сама, лично, на собственном усилии создала Первый Московский хоспис, и не как дом смерти, а как  возможность — и реальность! — для людей достойной жизни до конца. (Сегодня этот хоспис носит имя Веры Миллионщиковой).       
И все-таки я оторопела: как это — да хоть Гитлер?! Включила воображение: если бы от меня лично зависело, в человеческих или нечеловеческих условиях умирать Гитлеру, чтобы я выбрала? Наверное, мой ответ Гитлеру  не понравился бы.
Вера Миллионщикова умерла в 2010-м, я до сих пор не могу с этим смириться, мне нестерпимо остро ее не хватает.
Так вот как-то, года два назад, общаясь  с Лизой, вспоминаю тот разговор с Верой. И Лиза  мне очень серьезно говорит: «Я тоже могла бы так сказать. Исключаю в своей работе  избирательность: хорошему буду помогать, а плохому нет. Я не судья и не Бог».     
Кстати, однажды Лиза  собиралась прочитать лекцию. А ее запретили. Так вот: название  той запрещенной лекции: «Как помогать людям, чьи убеждения тебе чужды».
«Почему запретили мою лекцию — не имею никакого представления. Я была в Донецке. Приходит эсэмэска, кстати, от тебя: почему отменили твою лекцию? Я ничего понять не могла. Какая отмена? Какой лекции? Там бомбят, обстреливают, я вообще ничего не понимаю, — рассказывает мне Лиза. — Когда вернулась в Москву, звоню Кате Гордеевой, она говорит: да, запретили, да, отменили. Ну, отменили — так отменили. Может быть, мы перенесем ее в Петербург, если снова ее не отменят».
И — уточняет: «Это было еще до войны. Мы договорились с Катей Гордеевой, что я прочту лекцию в ее проекте. Проект называется «Открытые лекции».
А потом началась война. И я почти все время была там, в Донецке. И не знала, смогу ли вырваться на эту лекцию. Короче, договорились, что лечу в Новосибирск на один день. Прилетаю, читаю лекцию и сразу улетаю назад.
Дело не в том, что у меня нет убеждений. Безусловно, они  есть. Но я работаю с теми людьми, чьи убеждения не разделяет — ну, скажу так: подавляющая часть общества. Это бездомные, это малоимущие, это нищие, это больные. И, наконец, психически больные, их сейчас особенно много здесь. Это все моя  работа  в России, понимаешь?
И несостоявшаяся лекция должна была быть посвящена  именно этой работе. Работе  с людьми, у которых нет никакой опоры в жизни».
А вот еще фрагменты ее интервью:
«Я работаю с отверженными и преданными. И не все меня в этом понимают.
Вот, к примеру, были люди, которые помогали нашему фонду «Справедливая помощь», давали мне деньги, но говорили: «Только не на бездомных». А сегодня, знаешь, что изменилось? Сегодня так: есть люди, которые дают деньги  фонду и говорят: «Только не на бездомных», а есть люди, которые дают деньги и говорят: «Только — на бездомных».
Я на это реагирую так: уважаю свободу выбора. Поэтому благодарна всем, кто помогает мне помогать.
Короче,  никого ни в чем не перевоспитываю и не переубеждаю. Но оставляю за собой  право поступать так, как считаю необходимым.
Меня  часто спрашивают: почему я помогаю тем, кому помогаю? Всем этим странным, страшным людям. Отвечаю: «Потому что они тоже люди. Других причин нет». Вот об этом я  рассказывала бы в своей лекции».
«Я говорила бы о самом элементарном. Вот, например,  как перебороть в себе отвращение к неприятным запахам от бездомных, как накормить голодных, как оказать им первую медицинскую помощь. По сути это даже не лекция должна была быть, а такое описание  человека, который обращается за помощью, а дальше — как можно этому конкретному человеку помочь, как принимать его взгляды без взрывов любования или осуждения».
«Ты знаешь, я имею дело с очень пьющими людьми, чьи убеждения мне глубоко чужды. Это не только спившиеся опустившиеся люди, а те, кто ведет аморальный образ жизни. Осуждать их я не имею права,  но как наладить с ними отношения, как убедить их хоть как-то, хоть немножечко стать снова частью социума, а не оставаться полным изгоем?»
«Я очень редко выступаю с лекциями. Вот как-то на сайте «Новой» по твоей просьбе. Один раз  в РИА-НОВОСТИ. И — все.
Опыт непередаваем. Очень трудно объяснить, научить. Как, например,   рассказывать каждый отдельный случай? Он, ты ж понимаешь, уникален…
Но суть в том, почему  общества по работе с бездомными, например, не эффективны, почему они плохо работают? Почему не все получается?
Я и себя от этой критики не освобождаю. Я не могу сказать, что работаю продуктивно. Можно же лучше… Чего не хватает? Времени, сил и денег».
«Мне люди много пишут: мы тоже хотим  помогать бездомным и так далее. Хорошо, что уже хотят, стремятся.  По сути это, знаешь, что?  Социальный хоспис. Сейчас в Америке и в Европе появилась специальность, она называется «уличная медицина».
Я только что вернулась с международной конференции в Дублине. Где психиатры, психологи, терапевты, доктора самые разные, а это была чисто медицинская конференция, говорили о самом понятии «уличная медицина». То есть о том, как отправлять с улиц бездомных в больницы, не перегружая при этом бюджеты больниц, как правильно оформлять им инвалидность, и оформлять ли ее вообще, и что делать, когда больной бездомный не хочет лечиться, и это нежелание — его выбор, его образ жизни, но при этом он же не перестает быть больным и помочь ему все равно обязательно надо…
250 человек  на конференцию приехали со всего мира. Я представляла Россию. Из Индии был мужчина, которому 85 лет, он помогает там бомжам. Ирландия сама была очень мощно представлена, католики – они ведь очень милосердные. Интересные люди были из Швейцарии, ну,  и отовсюду, отовсюду…»
«Ну, вот и собственно и все. Я лекции никогда не пишу. И эта так и осталась ненаписанной. Кроме одного только названия.
Как правило, люди с самого начала задают вопросы, я отвечаю. Показываю фотографии. Это фотографии бездомных и сам процесс  работы с ними. Легче один раз увидеть, чем бесконечно объяснять, да? Как перевязывать раны, как кормить, как раздавать вещи. Просто жизнь».
А вот мы говорим о войне в Донецке, о лизиной помощи детям. Это 2014 год. Я опять буду цитировать. Очень хочу, чтобы звучал ее голос. 
«Сколько раз я была в Донецке? Могу посчитать по билетам.  Мне кажется, 15 раз. Нет, точно: 16. Я езжу туда  с марта этого года.
Сначала я поехала от СПЧ (Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека — Ред.). Знаешь, посмотреть, что там происходит. Не нарушаются ли права русских.
Войны еще не было, но уже случился захват административных зданий. Но еще ничего такого, чтоб особенно напрягало, совершенно мирный город. И так оставалось долго, еще очень долго, пока я туда ездила.
Да, появились уже ополченцы, но город жил  нормальной жизнью. Уезжать начали только в июне, когда уничтожили аэропорт и когда бои пошли уже на улицах.
А сейчас люди стали возвращаться. Потихоньку, но возвращаются. И в Донецк, и в Макеевку. И хотя много разрушений, я точно знаю, что на днях там включили отопление.
Моя работа в Донецке такая же, как здесь. Это работа с мирным населением. Старики, больные, дети».
«Как я езжу туда? Когда — как. Бывает, совсем одна. Иногда с помощницей Ланой.
Или с нашим охранником Николаем Михайловичем Беляковым. Он носит детей на руках. В машину, из машины, к поезду, по поезду. Дети бывают совсем неходячие, лежачие».
«Город Донецк весь разрушен по окраинам. А центр — нет, сохранился. Ну, есть какие-то осколочные попадания, но это в очень отдельных местах.
Были времена, когда город был совсем пустой. Это из-за обстрелов. Потому что все попрятались по бомбоубежищам.   
Несколько раз летом на меня это производило удручающее впечатление. По сравнению  с апрелем, например. Или с мартом. Представь, миллионный город вдруг обезлюдел. Совершенно пустые  улицы, вот буквально ни души. И в отеле — никого, никого.
Пустой город не то чтобы страшен, нет. Скорее — непривычен.
Потом — через два, три дня откуда-то опять появляются люди. И взрослые, и дети, и опять живая жизнь…».
«Конечно, я была там и во время бомбежек. Нет, никуда не пряталась. Вообще никуда. Ну, в какие-то совсем страшные уличные бомбежки я не попадала. А так чтобы стрельба была или спереди или сзади, это не раз было.
Иногда стрельба начинается прямо в нескольких метрах от меня. Ну, постреляли и перестали. Впрочем, стрельба в последнее время там практически беспрерывно идет, тот же Донецкий аэропорт пытаются взять то те, то эти, а отель недалеко от аэропорта, и выстрелы слышны очень хорошо. Нет, это даже не стрельба, а такая канонада, постоянная, постоянная. То сильнее стреляют, то слабее, то короткая очередь, то длинная, то просто перестрелка. 
Главное, не надо в это время высовываться в окошко. По дурости в мае, когда летали еще самолеты, я умудрялась вот так вот высунуться в окошко и посмотреть, что там. Потом эти желания пропадают…».
«Т-а-к-и-и-и-е больные тяжелые дети бывают… Вот последнюю группу мы привезли сюда, в Россию, две недели назад. 12 человек. Это дети с тяжелым поражением нервной системы, или, например, эпилепсией.
Чем их там можно лечить? Припадки идут и идут. Поведенческие изменения  сильные. А обстрелы и бомбежки, сама понимаешь, как действуют на этих детей…
Есть совсем маленькие больные дети. Вот я привезла сейчас слепую девочку. Четырехлетнюю. С тяжелейшими дефектами. Мама, только родив, от нее отказалась. Взяла ее к себе бабушка. И с августа эта девочка не получала никакого лечения.
Девочку эту я, конечно, взяла с бабушкой. Я не могу брать детей без опекунов или родителей. Сейчас они в больнице.
Бабушке этой девочки 53 года, а выглядит она на 70. Бабушка воспитывает свою слепую умственно отсталую внучку совсем одна, от нее отказалась не только родная мать, но и вся родня, бабушка  кормит, опекает внучку, но что она еще может? Она же не может ее лечить! Здесь не стреляют и не бомбят, они пока здесь в больнице, но в  больнице их не могут держать вечно, им придется или возвращаться или как-то еще определяться, а как? »
«Везти детей сложно. Кто-то плачет. У кого-то приступы. Ну что ты хочешь — дети!
Вот последний раз я привезла детей от нуля до 16 лет. От нуля — это совсем маленькие,  груднички.
Детей по Донецку я не собираю. Сила она, понимаешь, и в правде и в профессионализме. Детей подбирают местные врачи. Героические доктора, которые там остались. Насильно, ты ж понимаешь, мы никого не вывозим.
Доктора там, занимаясь в отдельности каждым ребенком, говорят родителям: есть возможность поехать в Киев, поехать в Харьков, поехать в Москву. Выбирайте! А здесь мы не можем помочь — потому то и потому то. Нет препаратов, обстреливают часто.
Последние дети, которых я вывозила,  — они все из Макеевки. А там бесконечно, непрерывно  стреляли. А дети с очень тяжелыми поражениями нервной системы, так что представляешь, что для них эти обстрелы…У них, этих детей, и так, без обстрелов, все непросто, а когда еще и стреляют…
Всего я вывезла оттуда  в Москву 29 детей».
«33 ребенка были переданы украинской стороне.
Это  сироты. Из дома ребенка в Краматорске. Краматорск  был тогда под тяжелым обстрелом.
Через  Славянск я везла этих детей на Харьковскую трассу. Везла в «скорой помощи». По 7-8 детей или поменьше, когда как, за один раз в машине.
Двое суток везла. Кто помогал? Шофер. Только шофер — и больше никто.
Шофер был местный. Звать Толик. Фамилию его не знаю.
Пожилой человек. Сам согласился всех перевезти. Абсолютно бесплатно.
В Донецке нам  дали машину «скорой помощи».
Где-то пять ходок было. Главное:  успеть до темноты. А темнеет там очень рано. В темноте ехать нельзя – стреляют.
Расстояние там такое — 57  километров. Полтора, два часа туда, полтора, два часа назад.  Это из Краматорска до харьковской трассы. Но это если все нормально было, если не попадаешь под обстрел. Мы раз попали, но, слава Богу, обошлось. Мы с Толиком везли тогда всего одного ребенка.
Когда начался обстрел, стало совсем страшно, мы с Толиком упали друг на друга, прикрыли собой ребенка.
Когда везли детей, я, кого можно было, перевязывала бинтами и так прикрепляла их к носилкам, чтоб в случае, если что не так пойдет, они с носилок не попадали. А тех деток, которых по разным причинам, из-за их болезней, нельзя было перевязать и привязать к носилкам, я держала у себя на руках. Точнее, на ногах. На одной моей ноге — один ребеночек, на другой ноге — другой. А кого-то при этом еще за руки держала.
А там, на харьковской трассе, нас встречали врачи и военные. Всех мы довезли живыми и невредимыми. Все дети были разные — от новорожденных до 5 лет.
Знаешь, пока везла — научилась различать их  по лицам. Да, да, различала, различала. Особенно самые  маленькие, крохотные запомнились. Еще совсем не говорящие.
Врачи и военные с той стороны забирали у меня этих детей и развозили их по домам ребенка».
А вот Лиза Глинка как-то совсем тихо и медленно рассказывает, что в ней поменялось из-за этой войны в Донецке:
«Если бы мне кто-то год назад сказал, что я все лето проведу на войне…Ну есть Майдан, какие-то выступления, но чтоб война… И вот  все лето на войне…Ни одного дня в отпуске не была.
Так что же поменялось во мне из-за этой войны?
(Долго молчит).
Ну, совершенно лишней, просто придатком каким-то стала  тусня. Великосветская, просто светская, да любая. Я и раньше не очень-то тусовалась, ну надо — так надо пойти, и куда-то шла. А теперь все перевернулось — я возвращаюсь оттуда, вижу здесь беженцев, а  столько знаю про то, что они там пережили, и мне уже само приглашение на тусовку какую-то кажется диким.  При этом я не звезданулась на войне, я нормальная, просто теперь любая тусовка кажется совершенно лишним моментом в моей жизни, я даже не знаю, как там себя вести, я чужая буду на любой тусовке.
Я стала чужой. Вот. Точно — чужой.
Меня всю передергивает, когда при встрече знакомые говорят: «А-а! Ты еще жива?», «О-о! Тебя еще не убили?» Это у них шутки такие, понимаешь?
А мне эти шутки совершенно не кажутся смешными. Потому что я, к сожалению, знаю людей, УЖЕ ЗНАЮ, которых там убили, которых там похитили,  которые пропали без вести. Что тут смешного, скажи мне, что?
Короче, может, это не главное, но тусовки стали для меня сегодня полной фигней.
Ты же все время о них думаешь, о людях, которые там еще остались. О бабушках, о больных детях, о больных взрослых…Вот умственно отсталый 16-летний парень и его бабушка-опекун. У него никого нет, кроме этой бабушки, а ей 67 лет, и если с ней что-то случится, что будет с ним? Кому он будет нужен?
Знаешь, я честно пыталась им втолковывать: я вас эвакуирую, а вот это доктора в больницах, а вот такие-то и такие-то люди помогут вам оформлять статус беженцев, а я могу только поддержать вас здесь едой, лекарствами, теплой одеждой и помочь уехать назад, если вы захотите…
Но получается, я так или иначе на каждом витке и этапе их жизни очень крепко с ними  завязана. Я не могу одна заменить им всю страну, но и страна оказалась не готова принять и обогреть весь этот поток беженцев, миллион или почти миллион их уже…
Я уверена, что все потом наладится, они вернуться домой, те, кому есть куда возвращаться, или они уедут в какие-то наши города, где приживутся.
Я надеюсь, очень надеюсь, что это так будет. Что все статьи, что вы пишите, что все, что делаем мы, и что делают  хорошие, нормальные чиновники, которые тоже включены во все это, я очень, очень, очень надеюсь, что все это не напрасно… Случилась беда колоссальная. А зима идет со страшной силой. Беженцам надо где-то жить. На работу их устраивать надо. Есть те, кто очень хочет работать. А есть те, кто не может работать. А есть еще старики.
16 стариков умерло во время этой войны в Донецке. Умерли  от голода.
А сколько их таких осталось там, не захотели уезжать, сказали, что мы будем охранять свой дом, свой огород.
И это не то что какие-то богатые люди, и не особенно чего они нажили…О, эти их несчастные огородики, за которые они так отчаянно держаться, это совсем не смешно, это что-то свое, личное, это территория их жизни…
А есть еще дети,  кстати, дети этих стариков, они из других городов, и они обращаются к нам: «Заберите их оттуда», а сами не забирают, не хотят или не могут.
Сколько таких одиноких стариков  осталось в Донецке, никто не знает, никто их не считал. Но счет их идет, наверное, на тысячи и десятки тысяч, это ж город-миллионик…».
«Знаешь, я на этой войне не за тех и не за этих. Я  против войны вообще.
Но когда ты видишь то, что там, на юго-востоке, произошло – естественно, ты будешь сострадать именно тем людям, которые там живут. Это ж человеческое качество: быть на стороне человека страдающего. Это понятно. Мне кажется, это даже объяснять не надо.
Но я не могу сказать, что мне не жалко украинских людей. В самом начале войны я передавала гуманитарную помощь и тем, и другим. Я ж не оружие передавала, а конкретную помощь конкретным людям по обе стороны баррикад.  Я знала, чего у них нету, и передавала именно это».
«Врачей уехало из Донецка много. И их можно понять. Они сами объясняли: простите, но у нас семьи…
Но те, кто остались  — это герои. Вот — абсолютно точно. Я не устану это повторять. Герои. По-другому не скажешь.  Я даже их фамилий не знаю, а иногда и имен — только глаза и лица.
Вот Андрей Михайлович, прекрасный педиатр и человек. И — практически весь коллектив областной педиатрической больницы остался. И — почти все в республиканской детской больнице остались…
Врачей, конечно,  не хватает, в точности сколько, не скажу, но сильно не хватает.
А нянечки, санитарки — они все, все до одного,  на местах, они не уехали, работают, есть среди них совсем старенькие, но как потрясающе работают… Их дети поуезжали, а они остались и все равно работают. И на передовой кто-то из них работает, представляешь? И  бессменно, без передышки».
«Что еще во мне поменялось за эту войну?
Спать стала по четыре часа в сутки, не больше. И вроде бы даже хватает.
Но давай о хорошем, да?
Хорошее вот что со мной произошло
Я очень  внимательно стала выслушивать людей с улицы. Здесь, в Москве. Ну, да, я и раньше слушала этих людей. Но сейчас я просто каждую подробность выясняю. Я  стала видеть в них такое, знаешь, отчаяние в лицах… Его ни с чем не перепутаешь, не сыграешь, не изобразишь.
Ведь разные люди приходят сюда и просят. Вот пришла женщина, которая говорит, что ей надо сделать пластическую операцию. Хочет вот женщина что-то в себе изменить. Да нет, не после ранения, просто так. Приходит, требует: «А мне надо — а мне никто не помогает». У нее какой-то совершенно незаметный дефект, но она не может с ним смириться и считает, что недостаточно хорошо выглядит, такая не богатая, не бедная, обычная женщина…
А почему именно ко мне? А спроси…Я опять крайняя. Но я и ее внимательно слушаю. Нет, послать ее куда подальше нельзя. Н-е-е-т!!!
Мой офис, мой подвал — это последнее место, куда они приходят. Вообще мне очень редко хочется кого-то послать… Я же понимаю, от хорошей жизни сюда в мой  подвал люди не приходят, никто, никто».
«Знаешь, у нас тоже очень много здесь людей совершенно отчаявшихся. Я так стала это здесь после того, как там война началась, видеть».
«Что здесь доводит людей до полного отчаяния? Отказы в лечении. Бесконечные отказы в лечении. Бесконечное перекидывание документов из одного кабинета в другой… Нет у нас системы одного окна… И вот они, бедные, мучаются, особенно те, что без прописки. Как прикрепиться, как лечиться…
У меня есть одна молодая женщина, у нее рак молочной железы, она не беженка, но прописки, к сожалению, нет, молодая женщина, которая очень, очень хочет жить, и, судя по последним анализам, у нее есть ухудшение, нужно лечение, а ей говорят: а-а, даже не пробуйте, ничего не получится…
У нас ведь как? Все решает регистратура. Все самое страшное — в регистратуре. Она повелевает людьми и выносит вердикты и вообще никуда людей не пускает. Синдром вахтера.
А я всегда говорю: идите к компетентному человеку. Идите к главному врачу, к замглавного врача. Но! Их так в регистратуре упакуют, что они в истерике приходят ко мне сюда, выпивают  тонны валокордина, море-океан слез, и они говорят: я никуда больше не пойду, буду умирать…
Чиновник — это беда. Я все время это говорю. Но и регистратура — это беда. У нас в медицине огромная  беда на нижнем этаже. Говорят людям сразу: да и пробовать нее надо, не пущу я вас на этот третий этаж, записывайтесь на горячую линию Минздрава, а эта линия никогда не отвечает…   
И вот я беру за руку и веду человека в беде к тому, кто может помочь — я веду   его в московский Департамент соцразвития, что на Басманной. И там «решают  вопрос» буквально за две минуты. Не потому что это я, а потому что возглавляет этот Департамент умница Петросян Владимир Аршакович, который очень, очень помогает. Петросян вникает и говорит: подожди, подожди, сейчас разберемся… Иногда он честно признается, что тут уже ничем нельзя помочь. Но чаще всего очень, очень помогает.  Да, или за руку веду, или прихожу с историей болезни. И скажу: ни разу Петросян не отказал мне в приеме. Хотя я вначале столько о нем негатива слышала, что решила сама посмотреть, что же он за кот… Но контакт у нас появился сразу. И теперь так — когда это возможно — Департамент проблему решает. Но! Из-за этой проблемы регистратуры-вахтера наши больные сами по себе никуда проникнуть не могут и даже ни к какому врачу не до-хо-дят…Ты попробуй сама как журналист попасть…
Я была в психиатрической больнице, самого строго режима, где людоеды лежат.
Там было несколько проще.
А больные, особенно мои, так измотаны, голодны, напуганы… И говорят: лучше я сразу покончу с собой. Я в угрозы не очень верю. Но а вдруг? Могут и броситься под поезд».
Отдельно мы говорим о «критике малых дел»:
«Я знаю, что на меня сейчас опять окрысятся: надо менять систему, а это все аптечки-библиотечки…Ну,  не доживут наши больные до смены системы, не доживут. С каждым надо работать индивидуально. С каждым! Пока нету алгоритма нормального — только так. Нормальные чиновники есть, есть очень хорошие. А есть такие, которых и обвинять не в чем — они просто стена, тормоза. Там все бесполезно».
«А как сделать алгоритм нормальным? Там среди нормальных чиновников есть люди, которые пишут алгоритмы.  И они должны доступной сделать среду. Не только для инвалидов. А и для больных, и для здоровых. Чтобы люди понимали, к кому, если что не так, — им надо обращаться. Чтоб они понимали, что делать. Надо печатать брошюры, листовки, памятки. И не только о том, как не заразиться гриппом или гепатитом. А вот вы уже заболели — куда обращаться? Не у всех есть интернет, не все умеют пользоваться Яндексом… Не везде образованное население, особенно в регионах. На уровне облавздрава даже я не могу разобраться, к кому надо обращаться. К кому идти, писать, а к телефону никто не подходит. Значит, для таких надо печатать: если вы тяжело заболели — что именно надо делать, куда обращаться, на что вы имеете право. Не в таком огромном листе, где невнятно и неразборчиво, мелким-мелким шрифтом, а коротко, внятно, конкретно — два телефона, три адреса. Все просто — и деятельно. И как много проблем решится.
Беженцы все равно потоком идут сюда.  Вот я попросила юристов, мы составили такую памятку «Статус беженца», где все права и обязанности беженцев написаны, желтым маркером выделили главное… И стали им раздавать. Они читают, вникают, предают друг другу».
«Мне вот на днях сказали: «Все в шоке, что ты поблагодарила Володина (тогдашний первый зам главы администрации Президента России Володин Вячеслав Викторович — Ред.) за помощь в эвакуации детей из Донецка». Но я на это так отвечу:  «Я готова на руках носить того, кто поможет мне спасти одного ребенка». Никакая война не стоит жизни. Понимаешь?
Я вообще никогда не была такая, чтоб обижаться, дуться, зло на кого-то затаить.  Если человек мне не нравится — я просто отстраняюсь.
Но поблагодарить всех, кто мне помогает — считаю  обязательно.
А Володин за один день помог создал команду, которая очень здорово помогает мне вывозить детей. Вывожу я, да, одна. Но координаторы все здесь. Один находит тут больницы и договаривается о местах. Кто-то с чиновниками разбирается … Это совершенно не их работа. Но они постоянно со мной на связи, они меня поддерживают, и я им всем действительно очень благодарна.
А началось с того, что в начале лета на заседании СПЧ, прямо вот еще не началось заседание, я  просто сказала: «Давайте до того, как мы перейдем к политике, в которой я ничего не понимаю, я вам  расскажу о детях в Донецке».
После заседания, когда мы все расходились, мне говорили: ну ты даешь, так зло выступила, кто ж тебе будет после этого помогать!
На следующий день меня позвал Володин, я думала, может, и правда, я слишком резко высказалась… Но Володин, да, за один день создал группу, которая меня во всем выручает. И что ж я такого, подлая, сделала? Сказала спасибо Володину и всем этим людям?
А почему не сказать спасибо, если в невероятно трудных условиях они сказали: дети — это главное! Будем решать, будем помогать!
Я очень хочу, чтобы ты всех этих людей перечислила и хочу и через твою газету сказать им спасибо».
* * *
После каждой моей публикации о Лизе Глинке — средь очень признательных ей откликов — я непременно получаю пару-тройку очень длинных и очень мерзких писем, где взрослые самовлюбленные дядьки чихвостят Лизу за сотрудничество с режимом, и то, мол, она не так делает, и это, и вот больных детей не так, а так из Донецка надо вывозить, и чтоб никаких при этом администраций президента… Иногда взбешенно и зло я сама отвечаю им: а что вам, дядьки, не поднять задницу с дивана и не смотаться в Донецк и не сделать всё правильно и красиво самим, что вы сами, блин, сделали в жизни, кроме того, что сидите у себя на кухне и матом кроете Кремль?!  Но чаще — и гораздо лучше меня — Лизу Глинку защищают  сами наши  читатели. Спокойно, достойно, аргументировано и с уважением, любовью, восхищением, нежностью к Лизе.                         
За почти девять лет нашего знакомства — десятки Лизиных интервью «Новой». О бомжах, о пожарах под Москвой, о голодающих за честные выборы в Астрахани, об арестованных на оппозиционных митингах  в декабре 2012 года… И во все это — и многое другое — Лиза Глинка включается сильно, мощно, страстно, результативно, эффективно.
Не знаю, есть ли предчувствия смерти.
21 декабря этого года исполнилось шесть лет, как ушла из жизни Вера Миллионщикова.
В этот день в фейсбуке Лиза Глинка помещает их совместное с Верой интервью и почему-то пишет: «До встречи, Вера».
* * *
«А как  остановить войну — ты знаешь?» — спрашиваю  я Лизу в 2014-м.
«Только переговоры», — твердо говорит Лиза.
И повторяет: «Только переговоры».
Наверное, о Сирии Лиза могла бы сказать так же.
Она ведь везла туда лекарства.
https://www.novayagazeta.ru/articles/20 … -ponimayut

Думал - тема отступила. Несчастные райцентры нашей глубинки. Несчастные жители районов нашей глубинки:
В центре внимания → "Мама сильно стонала, теряла сознание, умоляла о помощи". Врачи отказывались выписать умирающей женщине морфин из-за страха перед наркоконтролем?
от Губернiя Daily | 18/01/2017 | Комментариев: 14
Людмила Комиссарова умерла 30 ноября прошлого года. Ее семья два месяца пыталась хоть как-то облегчить страдания близкого человека. И нужно было для этого совсем немного - препарат, рекомендованный онкологами. Получить его умирающая женщина так и не смогла.
Сын Людмилы Комиссаровой  Алексей принес в нашу редакцию копию обращения, которое он отправил в Следственный комитет Карелии. О том, что это официальное заявление, говорит только "шапка": "Руководителю Следственного отдела... Прошу провести проверку... для установления состава преступления по ст. 293 УК РФ или иных признаков противоправного деяния в отношении моей мамы... не получившей необходимых препаратов для облегчения болевого состояния". Дальше - хроника мучительного ухода из жизни и странное противостояние больной женщины и врачей. Приводим обращение Алексея с незначительными сокращениями.
Диагноз "рак молочной железы" маме поставили в 2012 году. Тогда же сделали операцию и провели химиотерапию. Но через два года мама почувствовала себя хуже. Результаты нового обследования почти не оставили надежд: прогрессирующие метастазы в костях, печени и щитовидной железе. Врачи республиканского онкодиспансера назначили продолжение химотерапии - золедроновая кислота по 4 миллиграмма раз в 28 дней.
Химиотерапию мама перенесла с трудом, самочувствие серьезно ухудшилось. Лечение отменили и выписали маму домой, в Кемь. Рекомендовали продолжать капать золедроновую кислоту раз в 28 дней, а обезболивающий препарат трамадол заменить на более эффективный морфин. Получить рецепт на него мы должны были по справкам, которые нам выдали в онкодиспансере (справка ГБУЗ "Республиканский диспансер" от 26.09.2016; справка-осмотр онколога-химиотерапевта от 03.10.2016).
Вернувшись в Кемь, мы с мамой  обратились к терапевту и онкологу Анисимовой, которая нам сказала, что морфин мы не получим, несмотря на справки, а золедроновую кислоту они будут заказывать. Нам порекомендовали  продолжить обезболивание препаратом трамадол с парацетамолом и амитриптилином, которые мы можно приобрести в аптеке. Эти лекарства мы купили, но столкнулись с серьезной проблемой при получении золедроновой кислоты. Анисимова и главный врач Кемской ЦРБ Виктор Смирнов отказывали нам в получении препарата, объясняя это тем, что его нет на складе в Петрозаводске.
Пришлось ехать в петрозаводский онкодиспансер, и там я узнал, что проблем с препаратом нет, он имеется в достаточном количестве, и химиотерапевт петрозаводского онкодиспансера сказал, что  не понимают действий врачей Кемской ЦРБ. Золедроновую кислоту мы получили с задержкой на 11 дней. По данному факту мною было написано заявление в Минздрав, ответ на которое я так и не получил. Золедроновую кислоту мы прокапали самостоятельно, так как  в поликлинике Кемской ЦРБ нет ни дневного стационара, ни свободных медсестер, которые могли бы провести процедуру на дому.
Маме становилось хуже. Она жаловалась на сильные боли и просила о помощи. Уколы трамадола не помогали. Я вызывал скорую помощь, но в более сильном обезболивании нам отказывали. Врач "скорой" продолжала делать уколы трамадола, смешивая препарат с кеторолаком, но маме это тоже не помогало.
"Скорая" советовала нам вызвать лечащего врача на дом и ставить перед ним вопрос о морфине, сами же они помочь не могли, ссылаясь на то, что такие инъекции они делают только в экстренных случаях, да и то потом приходится писать кучу бумаг и объяснять, почему был сделан этот укол.
Мама уже не могла ходить самостоятельно, и я вновь обратился к онкологу Анисимовой, и еще раз попытался отдать ей справку о назначении морфина. Она сказала мне, чтобы я забыл о морфине и больше о нем не вспоминал, пояснив свою позицию проблемами, связанными с его хранением и отчетностью. Я сказал Анисимовой, что мою маму необходимо осмотреть, что ей нужен врач. На что Анисимова сказала мне, что у нее нет свободного времени, а врача следует вызывать через регистратуру.  Но там я уже был с утра, и мне сказали, что ходить по домам некому.
Тогда я обратился к главному врачу поликлиники (имя не помню). Он обещал помочь, сказал, врач придет вечером, после того, как окончит прием в поликлинике. Вечером этого дня мне позвонили и сообщили, что врач подойти  не сможет, и будет лучше, если я сам  приду к 11 часам следующего дня и договорюсь о его визите. На следующий  день, это было  29 ноября, главврач пообещал, что  вечером врач точно будет у нас.
К тому времени мы уже вызывали скорую помощь 4-5 раз в день, врачи по-прежнему кололи трамадол, который не помогал. Я еще раз обратился к Анисимовой, сказав, что маме становится все хуже и хуже, что она очень мучается от болей, стонет и плачет, просит о помощи. И снова услышал, что морфин нам  все равно никто не даст. Анисимова посоветовала увеличить дозу трамадола до предельно допустимой - 400 мг./сут. Она опросила меня об общем состоянии мамы и сделала какие-то записи на последних страницах истории о болезни. Вечером врач не пришел.
В ночь с 29 на 30 ноября маме стало еще хуже. Она сильно стонала, то теряла сознание, то приходила в себя. Жаловалась на боли и просила отвезти ее в больницу. Я не знал, что мне делать, и вызвал "скорую" уже в третий раз за  ночь. Маме  сделали укол димедрола, пояснив еще раз, что морфин ей колоть никто не будет. От димедрола мама уснула на 5 минут, после  мучения продолжились. Около 2 часов ночи я вызвал "скорую" в четвертый раз. Врач "скорой" дала мне какой-то номер телефона, где мне пояснили (предположительно, старший смены скорой помощи), что никаких сильнодействующих препаратов моей маме никто колоть не будет, что это сопряжено с серьезной ответственностью перед органами Госнаркоконтроля.
Врач другой "скорой" ввела моей маме трамадол+кеторол+галоперидол. Эти уколы не помогли. Мучения моей мамы продолжились. Я вызвал "скорую" еще раз, и маме сделали еще один укол галоперидола, от которого она уснула часа на 3-4. Утром стоны продолжились, но в сознание полностью мама уже не приходила. Мы не могли найти пульс и измерить артериальное давление. Далее скорую помощь я вызывать побоялся и отправился к главврачу Смирнову. Он  сообщил, что  в курсе нашей проблемы и что у него нет времени общаться со мной. Сказал, что морфин моя мама все равно не получит, куда бы я ни обращался, так как с этими препаратами он не будет связываться,  поскольку это сопряжено с проблемами с Госнаркоконтролем.
Выйдя из кабинета главврача, я позвонил (по совету оператора колл-центра "ВЕРА" - фонда помощи неизлечимо больным, с которым я от безысходности связался этой ночью) в Росздравнадзор РФ по РК, где мне сказали, что немедленно постараются решить вопрос о морфине с главврачом Смирновым на телефонном уровне. Через 15 минут мне перезвонили из Росздравнадзора и уверили, что вопрос о морфине решен и мама получит необходимое обезболивание. Сказали даже, что сам Смирнов пообещал сделать все в лучшем виде, а также что врач для осмотра моей мамы придет к 13 часам. Также мне пояснили, что, согласно Федеральному закону № 323,  любой человек имеет право на облегчение состояния.
Придя домой, я понял, что маме стало еще хуже, боли сделались невыносимыми. В 13 часов пришел хирург Халилов, осмотрел маму и сказал, что врачи сегодня приняли решение о назначении ей морфина и что получать она его будет с завтрашнего дня, то есть с 1 декабря, по два укола в день. Мама продолжала мучиться от боли, она просила позвать врачей или отвезти ее в больницу, чтобы ей поскорее помогли.
Я еще два раза вызывал скорую помощь. Ей сделали еще несколько уколов трамадол+кеторолак. Боли не проходили. В 21:20 моя мама перестала дышать, я вызвал "скорую", которая констатировала смерть.
Считаю действия врачей скорой помощи, врача-онколога Анисимовой, главврача Кемской ЦРБ Смирнова В.В. незаконными, нарушающими ст. 41 Конституции РФ, а также прошу провести проверку вышеуказанных лиц о правомерности действий для установления состава преступления по ст. 293; 237 ч.2 УК РФ или иных признаков противоправного деяния.
После смерти матери Алексей Комиссаров обратился с жалобой в Управление Росздравнадзора по Карелии. Двухнедельная внеплановая проверка подтвердила: Людмила Комиссарова действительно не получала обезболивающие препараты  в необходимом ей объеме.
P. S.: И еще несколько фактов, не попавших в заявление, в изложении Алексея Комиссарова:
В 2014 году на жалобы моей мамы на боли в спине так никто и не реагировал. Я самостоятельно возил ее на МРТ спинного отдела. По результатам обследования было определено метастатическое поражение позвоночника. И даже с результатами этого исследования нас не хотели принимать в онкодиспансере. Лечащий врач ничего не хотел слышать о каком-то там МРТ и строго заявлял, что мы должны прийти к нему на приём, как он и назначил, только через полгода.  Нас приняли со скандалом после того, как я написал на него жалобу главному врачу.  Химиотерапевт онкодиспансера, выписывая маму в Кемь по месту жительства, сделала предписание для врачей о заочном усилении группы инвалидности, но никто ничего не делал. Мама, будучи прикованной к постели, умирала инвалидом 3-й группы. Это рабочая группа.

Нюта Федермессер
Вчера в 14:39 ·
Это полный пиздец. И не матом - не буду, не матом не подходит.
Эти врачи и главный врач должны быть не просто уволены, они должны быть в тюрьме, в назидание другим. А ещё я хочу, чтобы это прочитал один большой чиновник из МВД, Сотников Сергей Александрович, Зам начальника главного управления по контролю за оборотом наркотиков, потому что на совещании на прошлой неделе он говорил, что у нас нет фактов, подтверждающих, что страх врачей перед наркоконтролем приводит к человеческим страданиям.
Поделитесь
"Мама сильно стонала, теряла сознание, умоляла о помощи". Врачи отказывались выписать умирающей женщине морфин из-за страха перед наркок
gubdaily.ru
https://www.facebook.com/federmesser/po … nref=story

25 января 2017
Зоя Ерошок
обозреватель
от автора
Я очень хотела сделать с ней интервью, но нетерпеливо ждала. Надо же было дать Нюте хоть какое-то время, чтобы понять, что у нее уже случилось-получилось, что только намечается, с какими проблемами столкнулась, какие появились идеи и надежды…
Я знаю Нюту с 1994 года. Нюта — ​младшая дочь Веры Миллионщиковой, основательницы Первого Московского хосписа.
В 16 лет пришла в мамин хоспис волонтером. «Это было так естественно, не было даже никакого принятия решения, — ​объясняет мне сегодня. — ​Тут надо маме что-то привезти, там что-то отвезти… Британские медсестры приезжали учить наших хосписному делу — ​я переводила конференции, лекции».
Работала в выездной службе, ходила с визитами по домам пациентов.
В хосписе была замечательная молодежь. Нюта там влюбилась. И вышла замуж. Между прочим, против воли мамы.
Вера, смеясь, мне рассказывала: «Эта влюбленность Нюту здорово стимулировала. Она прониклась идеей и философией хосписа. И добровольцем пахала очень всерьез».
Первый брак быстро распался. («Но мой бывший муж — ​замечательный врач и человек, работает в 20-й детской больнице у Рошаля».)
Потом вышла замуж за Илью Городец­кого, спортивного комментатора. Работу в хосписе прерывала только на время рождения двух сыновей.
Вера Миллионщикова умерла в 2010 году. Незадолго до ее смерти по предложению Анатолия Чубайса, который активно помогал и помогает Первому Московскому, был создан благотворительный фонд помощи хосписам «Вера». Нюта его возглавила.
До 2009 года работу в хосписе совмещала с преподаванием английского языка в школе. Нюта по природе своей такая учительница-учительница: трудяга, перфекционистка, дико за все переживающая.
В центре сейчас вкалывает по 18 часов в сутки, совсем без выходных. Я вижу, как этим она очень похожа на маму.
Кстати, Вера считала, что в хосписе должны работать счастливые люди — ​влюбленные, любимые, любящие. Хоспис — ​это не дом смерти, не богадельня, не больница, не приют, а новый для России тип учреждения, где самое главное, что дают пациентам, — ​это любовь. Именно как врач Вера Васильевна Миллионщикова настаивала: «Когда человек чувствует, что он любим, у него и боль проходит, и живет он дольше».
Вот и у меня с Нютой в этом интервью — ​вроде бы говорим о паллиативе, то есть о помощи умирающим людям, а получается — ​о любви.
Как Нюта оказалась госслужащей
Впервые я попала сюда, в центр, полтора года назад. Он только что тогда открылся, и вот меня привлекли к его проверке как общественный контроль. Здесь все мне показалось просто ужасающе. Ощущение, что побывала ну если не в Дахау, то в каком-то старом советском вопиющей нищеты доме престарелых. Вроде и чисто, и моют, но как-то ужасно…
Очень много пациентов, привязанных к кроватям, так называемая мягкая фиксация, это было нормой. Очень много необезболенных пациентов. Опиоидные анальгетики только в онкологическом отделении, у остальных — ​трамадол. Совершенно невыносимый, с ног сбивающий запах. Потому что пациенты: а) немытые, б) у них не вовремя менялся мешок-мочеприемник, в) банальная нехватка сестринских рук…
Но самое удручающее впечатление произвели студенты. Это была такая хамоватая саранча, которая наполняла палаты компаниями человек в десять — ​шумно, со смехом, с эсэмэсками в мобильниках… Одна девочка фотографировала умирающего, уже агонизирующего. Я возмутилась, а врач, сопровождающая студентов, сказала: «А как они иначе будут учиться и вообще узнавать, как это происходит?»
То есть: будущие медики могут узнать, как именно происходит смерть, только через смех и собственное хамство, да? Может, еще селфи сделать? Ни о какой этике и ни о каком супервайзинге в работе с этими студентами речь не шла.
Помню, была с той проверкой в пятницу, а всю субботу и все воскресенье дома просто прорыдала навзрыд. Даже сама от себя не ожидала такой эмоциональной реакции. Все время думала про этих бабушек, про этих дедушек и про то, что при таком подходе родственники все равно довольны, не жалуются, им это кажется нормой, и они не знают, чего еще можно хотеть…
Короче, написала огромный и подробный отчет в департамент здравоохранения. Радовалась, что это к хосписам отношения не имеет. Но через какое-то время, когда начали объединять в одну структуру московские хосписы, министр здравоохранения Московского правительства Алексей Иванович Хрипун и вице-мэр Леонид Михайлович Печатников взяли и предложили мне самой это дело возглавить.
Я, конечно, сначала со страшной силой отказывалась. Говорила: «Вы меня переоцениваете, вы не правы. У меня нет опыта работы в бюджете». А Алексей Иванович Хрипун говорит: «Мы вам поможем, мы вас научим, сначала ни у кого нет опыта».
А знаете, почему все-таки согласилась? Уже край как достало нытье. Собственное в том числе.
Надоело быть просто общественником и орать: «Там плохо, здесь плохо…» А тут тебе говорят: «Пожалуйста, вот, у вас теперь есть полномочия, делайте».
Ситуация дурацкая. Откажешься — ​грош цена всей твоей критике, да? А соглашаться страшно: непонятно, осилишь или нет.
За смерть платить нельзя
Первое, с чем столкнулась, — ​здесь за все брали деньги. Москва маленькая, и пациенты всё рассказывают. И я точно теперь знаю, сколько брали за помыть, сколько за побрить, сколько, извините, за то, чтобы сменить зонд назогастральный, для питания. Я знаю весь этот гребаный прейскурант…
Нужно было искоренять мздоимство. Иначе бы все остальное теряло смысл.
«За смерть платить нельзя», — ​одна из самых главных хосписных заповедей. И — ​паллиативных тоже.
И я сразу тут везде, на лифтах, на стенах, на дверях, понавешала вот эти объявления, что мы работаем бесплатно. И объявила, что и 100 рублей, и 500 рублей — ​это тоже деньги. И очень строго стала следить, чтобы никаких денег не брали — ​никто, никогда и ни за что. Эти объявления, кстати, сначала срывали.
Да, несколько человек после этого ушли довольно быстро. Поняли: прикрылась эта лавочка.
Но большинство врачей и медсестер остались. И вот они и вся моя нынешняя работа — ​все это вселяет в меня сегодня невероятную веру в людей!
А ведь это те самые, например, медсестры, которые еще совсем недавно были абсолютно бесправными, они бы, может быть, и хотели работать по-другому, но не смели… Вот принято было пациента привязывать к кровати и еще и утверждать, что ему так удобно, ну прямо вот сам попросил буквально… Или если пациент не ест, ставить насильно зонд, а не уговаривать поесть… Как с Новодворской в тюрьме: херак тебе зонд, и будем кормить.
То есть получается, что, если у человека есть силы встать с кровати и отказаться принимать пищу, находясь дома, — ​это его решение, а здесь, если он не может встать с кровати и принял это решение, то мы его лишаем этого права. На основании чего? Пожалуйста, приглашай психолога, давай антидепрессанты, беседуй, уговаривай, но достоинство пациента соблюдай. Он имеет на это право. Это его жизнь.
(Обход. Вижу, как к Нюте подошли медсестры и попросили помочь с одним пациентом. Нюта полчаса уговаривала его поесть. Он не хотел. Отказывался от всего, что Нюта с нежностью ему перечисляла. А потом неожиданно и с улыбкой согласился на грушу. Груши в центре не было. Нюта послала кого-то из волонтеров за грушей в ближайший магазин. «А завтра вы мне обещаете поесть немного мороженого, да?» — ​спросила Нюта, и тот мечтательно согласился. Нюта попросила медсестру, чтобы назавтра ему не забыли купить мороженого. — З. Е.).
А-а, еще одна из вещей, которые я запретила сразу, — платных сиделок. Тут еще была практика такая: медсестры работали по графику сутки—трое. То есть одни сутки работаешь и трое дома. Так вот они не уезжали на эти трое суток домой, а оставались тут и дежурили платно с пациентами за деньги родственников. То есть один день они работали за 28 тысяч в месяц с 50 пациентами и три дня за 5 тысяч в день — с тремя. Ну и качество работы, соответственно, в суточное бюджетное дежурство… Мы их всех поразогнали. Тех, кому пациенты должны были платить сами, из своего кармана.
Но две удивительные девушки среди них оказались, которых мы по совету врачей задержали и наняли на работу в фонд «Вера», и они здесь, в центре, работают официально от фонда «Вера». Разумеется, для пациентов — бесплатно. Это иногородние сиделки, очень опытные, профессиональные, терпеливые, всегда все у них легко и с улыбкой.
Эти девушки сделали такие тележки по уходу, и на этих тележках стоят разные кремы, лаки для ногтей, пилочки, машинки для стрижки, для бритья. И вот они моют головы пациентам, они делают укладки и маникюр женщинам. Чудесные две девочки, абсолютно чудесные. А медсестры на них смотрят и учатся.
Сегодня я была на шестом этаже в отделении, там замечательный совершенно доктор, очень я на него рассчитываю, Максим Николаевич Орехов, он онколог и новый завотделением, и у него там медбрат и медсестра купали женщину. Они не видели еще, что я пришла, и вот я стояла в стороне и смотрела, как они применяют новые знания, с наших курсов для сестер, они так грамотно поднимали кровать, опускали бортик у тележки для мытья, так бережно и деликатно перемещали и мыли женщину, и всё с улыбкой, и всё объясняли ей: «Сейчас мы будем то-то делать, а теперь вот это...»
(Обход. В 504-й палате, сидя на стуле, спит пожилой мужчина. Нюта тихо гладит его по руке, потом укладывает на кровать. Спрашивает: «Может, еще одну подушечку? Сейчас принесу». Во всех палатах — новые красивые занавески. В коридорах висит много картин, и стены все разрисованы яркими цветами. «Это волонтеры постарались», — говорит Нюта. В одном холле — стильные диваны, кресла, торшеры и телевизоры с огромными экранами. «Банк ВТБ подарил», — объясняет Нюта. В коридорах и холлах на каждом этаже — кофе-машины, электрочайники, конфеты, печенье, микроволновки, фрукты и мини-библиотеки: детективы, Генрих Манн, Флобер… В 426-й палате нет полотенца у раковины. Нюта записывает к себе в блокнот. Тут же говорит об этом медсестре. Через 15 минут опять заходим в эту палату. Полотенца как не было, так и нет. Нюта меняется в лице: «Кто-то у меня за это недополучит премии». И —  медсестре: «Я же 15 минут назад сказала про полотенце…»)
«Самая главная и самая здесь полезная — это медсестра»
Как только пришла сюда, сразу стала долбить: «Медсестра здесь самая главная, медсестра самая полезная, медсестра делает всю работу, врач паллиативной помощи — это только тот человек, который назначает схему и слушает результаты ваших динамических наблюдений…» И медсестры начали прямо расцветать. И те врачи, которые это приняли, — всё, это наши врачи. И тут такие есть. Замечательные Оксана Ивановна Нестеренко, Владимир Владимирович Овчаров, Марина Дудина. Они в этих стенах уже сто лет. И им было очень важно, как всем нам, чтобы мы в них поверили и чтобы доверяли бы им. Но есть врачи, что уперлись и хотят, чтобы, как это было прежде, медсестры вставали в их присутствии, потупив взгляд, когда те входят в кабинет; считают, что медсестры обедать должны отдельно в сестринской, как чернь, что им в ординаторской не место, — мне эти врачи на фиг не нужны. Это врачи должны вставать, когда медсестры входят в кабинет, ну правда — так должно быть. Медсестра провожает пациента и встречает родственников. От качества ее работы, от ее взгляда, тона, рук, улыбки, настроения зависит, как пройдет в отделении день.
Вот мама моя с детства мечтала работать нянечкой. И потом все время говорила, что хоспис — это работа нянечки.
Сарафанное радио работает, и вместо тех, что ушли из центра, — приходят другие. У нас все время идут люди на собеседование и соглашаются, легко соглашаются на то, что да, как вот мама говорила: «Шестьдесят часов добровольного служения. Отработай волонтером сперва, мы на тебя посмотрим и там решим».
Никто не говорит: «Вы с ума сошли? Это нарушение…» Какое нарушение прав? Хочешь сюда прийти работать, я должна поверить, что тебе можно доверять, что ты пришел сюда служить пациенту, а не потому, что здесь ближе к дому и досидеть бы до пенсии.
О паллиативе как о нежном покрывале
(Врачи паллиативной медицины — это врачи, которые занимаются с умирающими больными. Кажется, просто такая специальность. Специальность — и ничего больше. Но послушайте, как об этом рассказывает Нюта.)
«Паллиатив» в переводе означает «покрывало». Паллиум — это покров. То, что создает вот такой кокон и защиту вокруг пациента.
Паллиатив — в смысле покров — человеку в конце жизни нужен, как младенцу. Вот мама пеленает ребенка и говорит: «Сейчас мы помоем твою попку, сейчас мы тебе ручки намажем, ножки укутаем...» Так же человек, который уходит, — он же беспомощный, он лежит, в полудреме, в полусознании, глаза закрыты, он не понимает, с какой стороны ты к нему подошел, с какой ты оказался и откуда сейчас зазвучит твой голос. А ты как мама, все проговаривай: берешь за руку, чтобы постричь ногти, — предупреди, прокомментируй, что делаешь…
И, да, да, абсолютно так: убаюкивай словами… Создай у него ощущение защищенности, ощущение того, что он не один, минимизируй страх. Почему ребенка прижимают к груди? Чтобы было не страшно. Это же все такое возвращение в конце жизни в младенчество — в части беспомощности, в части испуга, в части зависимости от других. Уходящие — очень зависимые от нас. И вот этот плащ, покров, паллиум — это как раз и есть сочетание медицинской, социальной, психологической помощи, духовной, юридической, всякой…
(Обход. Всем новичкам, которые приходили к Вере Миллионщиковой работать, она говорила: «У сотрудника хосписа должны быть большие уши. Человека нужно уметь слушать, чтобы ему стало легче». Врачам в обычной клинике некогда остановиться и поговорить с пациентом. На каждого больного во время обхода несколько минут. Но чаще всего и минутки на отдельного человека не тратится. В хосписе человек может говорить хоть шесть часов подряд. И его будут слушать. Вера Миллионщикова слушала и по шесть, и побольше часов подряд. «При этом необязательно что-то говорить ему в ответ, — рассказывала мне, — можешь просто держать за руку и тихо сопеть».
Нютины обходы тоже длятся долго, бывает и целый день подряд.
Вот юной Ксюше нужно помыть голову. Нюта гладит ее по волосам: «У-у, как говорила мне мама в детстве: «Тут скоро птицы вить гнезда будут». «Помойте ей, пожалуйста, голову и шампунем, и кондиционером», — говорит Нюта медсестре. И потом еще шепчется о чем-то с Ксюшей. А потом лежачая Ксюша тоже на ухо что-то Нюте, смеясь, рассказывает. А вот молодая художница Анна. Она очень серьезно говорит: «Спасибо, что вы тут каждый раз возвращаете меня к жизни». И — после паузы, еще более серьезно: «Надеюсь, спустя время я смогу отблагодарить вас тем, что внесу вклад в мировое искусство».)
Почему нужно говорить не «Здравствуйте», а «Доброе утро»
Только, пожалуйста, не подумайте, что у нас здесь все уже исключительно в превосходной степени. Нет, постоянно приходится напоминать о важности элементарного. Вот опять же сегодня, например, с обходом ходила, и столько накопилось замечаний… Медсестры не знают, как зовут пациентов, как зовут родственников. Это же отсутствие культуры. Не бойся спросить: «Напомните, пожалуйста, как вас зовут», — ничего страшного в этом нет. Вот люди: «Я не знаю». И вот они говорят: «38-я палата, у окна слева». У меня у самой склероз на имена, поэтому я от всех требую бейджики, все должны быть обейджены. Кстати, забыла написать в своих замечаниях, что бейджи не у всех.
Все время учишь! Заходя в палату — стучите. Заходя в палату — здоровайтесь. Заходя в палату, говорите: не «Здравствуйте», а «Добрый день, доброе утро…» Потому что человек, который все время лежит в полудреме под препаратами, он должен как-то с вашей помощью фиксировать время суток. Помогите ему. Это все прививается, оказывается. Но за этим надо постоянно следить.
Врач не хочет себя чувствовать сферой услуг? А почему?
То, что мы сейчас объединяемся со всеми московскими хосписами в одно юридическое лицо, — это очень здорово. Потому что мы наконец обретаем право (Диана Владимировна Невзорова, которая главный врач Первого Московского хосписа, мамина ученица, и я) не просто советовать, а требовать. Требовать соответствия. Вот для того, чтобы проверить, кто как работает, и контролировать, что нужно. Мне позарез нужна, например, электронная история болезни. Мне нужно, чтобы я видела, когда в хоспис в Некрасовке поступил пациент, его историю, чтобы я здесь, у себя на компьютере, это увидела — что написано, что назначено, кто выбыл, кто умер, кто прибыл самотеком, у кого какой социальный статус, что с родственниками, осведомлен ли пациент о диагнозе, кто из какой клиники переведен, где в клинике сделали при переводе из больницы в хоспис нормальное заключение врачебной комиссии, а где надо еще ехать и работать там с начмедом, обучать персонал основам паллиатива…
В паллиативе есть одно стопроцентное преимущество: мы в начале пути, и поэтому у нас есть возможность сейчас сформировать единые стандарты. А это единственный способ вырастить единые требования, единый подход и единые методы контроля. Вот чтобы, например, изменить ситуацию с обезболиванием в хосписах, надо было обязательно осуществить централизацию. Да, централизованные закупки должны быть в части обеспечения препаратами, тогда, при разумно сформированных закупках, единые стандарты и само насыщение аптеки уже будут диктовать врачу необходимые требования. А то сегодня в Первом Московском хосписе потребление наркотических обезболивающих в разы больше, чем в любом другом. В других и такого разнообразия нет, и врачи не приучены держать боль в узде.
Или вот все эти вопли дикие: «Сокращают врачей!» Покажите мне, пожалуйста, очередь к нам, в паллиатив, из сокращенных врачей. Из медсестер и нянечек еще есть, а из врачей — нет.
Вот врачей уволили где-то, куда они делись? Почему они не выстраиваются к нам в очередь? Не хотят работать в паллиативной помощи? Но, елки-палки, что поделаешь, такая жизнь: шахтеров тоже сократили, потому что на нефть перешли. Что, нужно было сидеть на угле до бесконечности? Хочешь работать в медицине, осваивай ту специальность, которая востребована. Если ты ее не осваиваешь и уходишь из медицины вообще, ну нужен ли ты был тогда этой медицине, да? Вот простите за прямоту, но, на мой взгляд, тогда не нужен.
Врач не хочет чувствовать себя сферой услуг? Но меня как пациента это возмущает. Я хочу, чтобы все медики были сферой услуг, вот хочу и буду этого требовать. Ничего здесь позорного нет. Как только медик сам попадет на больничную койку, он или спецусловия получит по знакомству и как коллега, или и сам будет хотеть, чтобы к нему относились как клиенту. Быть сферой услуг — не унижение для врача, а понимание уязвимого статуса пациента.
Чему бы была рада мама
Я все время думаю, что бы мама мне сегодня сказала, если была бы жива? Знаю, я бы получала от нее по тыкве в день по 10 раз, и мы без конца бы ссорились… Но чему она была бы рада, Зоя, это точно тому, что хосписы объединяются, что они уже изменились, что вырабатываются единые для всех требования.
Какие классные главврачи уже назначены в Москве
В нескольких хосписах уже работают мамины ученики. Кирилл Максимов руководит в Пятом хосписе в Царицыне. Олег Панкратенко — в Восьмом в Некрасовке; Ариф Ибрагимов, который начинал еще санитаром, работает в мамином хосписе, на Доватора. Диана Невзорова — главный врач Первого Московского. Замечательный онколог Федор Романович Амосов сейчас возглавляет хоспис в Куркине. Он онколог-уролог, добрейший человек, очень порядочный, и много лет мама мечтала его переманить в хосписы, а он не переходил. И вот он наконец в хосписе в Куркине.
Впрочем, в Москве сейчас много прекрасных врачей возглавили не только хосписы. Я пришла недавно в Первую Градскую к Алексею Свету и посмотрела, как там все сделано, и мне так стало завидно. Несколько лет назад там был просто ад. А сейчас, начиная с приемного покоя и далее, — чистота, красота, порядок и везде, как у нас тут, объявления: рентген — бесплатно, прием — бесплатно, за вас платит ОМС… А это важно. Люди заранее уже боятся, что в любой больнице с них будут деньги драть.
А потом я пришла к Денису Проценко в 7-ю больницу (он там новый главный врач), а у него такой холл, такие стены и полы, такой буфет на входе для посетителей, такие палаты и коридоры, аптека будет новая… Денис Николаевич — это удивительный молодой доктор, анестезиолог, очень классный. Пускает, кстати, родственников всех в реанимацию. Он позвал меня и нашего главного врача, замечательного Олега Жилина (это тоже мой герой, это врач, которого я переманила из Липецка, и Алексей Иванович Хрипун его согласовал как главного врача сюда) в больницу свою для того, чтобы мы его персоналу прочитали лекцию (а он там, месяца полтора, наверное, как стал главным врачом), рассказали, что такое паллиативная помощь, что она в Москве есть, как она организована, каких пациентов к нам переводить, каких не переводить, что мы вообще делаем… Это очень было полезно.
Ну, слушайте, не обязательно только молодые приходят сегодня к руководству в московских клиниках. Вот в 23-й больнице назначена главным врачом Елена Юрьевна Васильева. Она главный кардиолог. Она создала потрясающее отделение кардиореанимации. Про нее написал еще Юрий Левитанский, она его оперировала, и у него есть стихотворение «Мои доктора»:
…Доктор Васильева
Елена Юрьевна,
женщина маленькая и хрупкая,
с виду совсем еще словно девочка,
когда сердце мое
вдруг вздумало разрываться,
она разорваться ему не давала,
день и ночь надо мной колдовала,
чутко слушая
все его стуки и перестуки,
мягко ощупывая
изодранные мои вены, —
доброе ее сердце и мудрые руки
да будут благословенны!..
Наша сила — в волонтерах
Когда-то в Англии я услышала: «У нас все хосписы хорошие, они все хорошего качества, но один хороший хоспис все же отличается от другого хорошего хосписа. Чем? Волонтерами. В одном хосписе волонтеры хорошие садовники, в другом хосписе больше волонтеров-парикмахеров».
Это — абсолютная правда. Кто делает хосписы такими неказенными? Кто обеспечивает индивидуальный подход? Волонтеры. Хосписы делают похожими на дом — волонтеры. И фонд «Вера» во многом делают волонтеры.
И вот перед этим Новым годом во всех наших московских хосписах, в Ростокине, в Некрасовке, в Царицыне, в Куркине, в Дегунине, в Хамовниках, в Бутове, — везде были волонтеры, и благодаря им — везде накрытые к Новому году столы, везде вовлеченные в отмечание праздника родственники, везде концерты, везде подарки, везде мандарины и запах зимы… И волонтеры слали и слали мне на телефон фотки и сообщения с массой восклицательных знаков: «А к нам привезли шампанское от «Абрау-Дюрсо», «А у нас дети пляшут», «А к нам пришла собака-терапевт», «А у нас Дед Мороз в палате», «А у нас пациенты все поверить не могут, желания загадывают». И сотрудники просто обалдели везде от того, что в хосписах может быть столько жизни…
Причем волонтером может быть кто угодно. Например, есть такой Павел Ливинский из ОЭК (Объединенная электрическая компания), это московская структура, электричеством занимается. И вот Павел нам бесплатно украсил фонариками к Новому году несколько хосписов. У нас в центре, видите, вон там лампочки цветные, вон они, вдоль крыши, и на здании, и на деревьях вокруг. Так еще и хосписы в Москве — такая дивная красота и радость из лампочек, прямо как на бульварах. И я думаю, что пациенты теперь лежа, прямо из палат, видят эти лампочки.
О визите начальства
На днях, совершенно вдруг, приехал к нам в центр вице-мэр Леонид Михайлович Печатников.
Я к Печатникову отношусь с огромным уважением. Много у нас вообще чиновников, которые цитируют стихи? Ну вот, он был здесь несколько часов, прошел все этажи, заходил в палаты, говорил с персоналом, разговаривал с родственниками.
У него, мне кажется, по поступи видно — начальство, но он никому как вице-мэр не представлялся, очень открыто и откровенно отвечал на вопросы. Но вообще-то, когда я говорила нашим пациентам, что вот это руководитель из московского правительства, в людях сразу включалось такое идолопоклонничество… Сразу все начинали не ругать нас, а хвалить. Я этому совсем не рада была, я говорила: «Вы критикуйте, критикуйте… Я же специально для чего жду, когда придет начальство? Чтобы наши трудности стали очевидны, чтобы сразу решить какие-то проблемы с ремонтом там, с персоналом… о чем-то попросить…» — «Нет, ничего не надо, у нас все есть, у нас все хорошо».
Стокгольмский синдром
Как-то я была без бейджика, и один родственник увидел меня и начал жаловаться, и ругается, ругается, ругается… Потом еще кто-то говорит: «Вы волонтер?» И вот начинают: «Мне нужно то-то, а мне — то-то, и медсестру долго звать, и обед остывает». И потом в какой-то ситуации они меня спрашивают: «Вы кто вообще?» Я говорю: «Я вообще-то директор». Они меня хватают за руку и начинают все хвалить. Понимаете, включается «стокгольмский синдром», который мешает им говорить правду. Они начальству начинают говорить, что все хорошо, боятся, что будет хуже, что их отсюда выгонят… Этот страх очень сложно преодолеть.
(Обход. «Какие жалобы?» — спрашивает Нюта. «Все хорошо», — отвечают все хором во всех палатах. Нюта на полном серьезе обижается: «Я с вами больше дружить не буду». — «А что — надо жаловаться?» — удивленно спрашивает молодой человек, попавший сюда после автокатастрофы. «Да, надо! — сердится Нюта. — Как я иначе узнаю о недостатках?»
Отдельный разговор с родственниками. Девушка спрашивает медсестру в коридоре: «А через сколько часов маме можно будет сделать еще один укол?» Нюта — медсестре: «Сделайте прямо сейчас. Я же вижу по лицу ее мамы, что ей плохо…»
И опять я вспоминаю Веру. Она говорила: «Никогда не разрешайте больному доходить до того порога боли, когда он уже лезет на стены. Предупреждайте боль, давайте обезболивающие препараты. И не тогда, когда уже невыносимо болит, а замечайте начало боли».
Родственникам разрешено проведывать пациентов все 24 часа в сутки. Можно оставаться ночевать. Нюта все время повторяет больным и их родственникам: «Вы здесь хозяева, запомните: всё для вас!»)
«Почему пишут только про какое-то говно? »
Внутри бюджета я оказалась на новенького. Мало того, что на новенького, еще и с негативом, я же привыкла критиковать всех…
И вот из позитивных вещей, которые мне жутко хочется отметить. Всех руководителей медицинских организаций московский департамент отправляет на учебу, и все учатся основам организации здравоохранения. Я тоже с ними учусь в Московском университете управления. Тебя отправляют получать второе высшее образование. И одна из важнейших вещей — там главврачи между собой знакомятся, мы все общаемся, обмениваемся опытом, мы выясняем: как у кого что организовано.
Два года с половиной надо учиться. Два раза в неделю с 5 до 9. Это серьезно, и довольно хорошая посещаемость. И, конечно, с одной стороны, каждый раз туда идешь и думаешь: «Ё-моё, опять вот эта потеря времени». Но когда ты приходишь, ты понимаешь, что польза, конечно, а не потеря…
Потом второй момент: раз в неделю Хрипун проводит совещание для главных врачей отдельно стационаров и отдельно поликлиник. Меня на этих совещаниях потрясает то, что я же привыкла чиновников в принципе критиковать, а сейчас вижу, что и в Минздраве, и в департаменте столько трудяг, которые день и ночь  изучают положение дел в медицине, детально вникают, анализируют, столько работы, чтобы всю эту махину держать и развивать…
А Печатников, притом что под ним, насколько я знаю, 11 разных департаментов, — он раз в месяц ведет в правительстве Москвы конференцию для всех врачей. Для главврачей обязательно и главных специалистов, для остальных — по желанию (можете прийти, приходите), где разбираются летальные исходы, разные ошибочные или сложные ситуации, все, что надо разобрать, над чем надо подумать, поработать. Там презентации, видео, вызываются по очереди руководители клиник. И я думаю все время, почему про это не пишут? Почему пишут только про какое-то говно?
Мы сейчас тоже в своем центре устраиваем конференции — и врачебные, и сестринские. Причем медсестры каждое утро, сдавая и принимая смены, проводят свои конференции. Этого раньше не было. И это круто.
Избежать не только боли, но и одиночества
То, что сейчас происходит, вот эта реорганизация, объединение, — это впервые уход от ручного управления. Боже мой, люди три года, четыре, пять лет назад про паллиативную помощь и слышать не слышали… И за эти годы сделано уже много, очень много.
Главное, что мы должны понять и к чему прийти, — это создание системы паллиативной помощи. Именно паллиативной помощи, а не паллиативной медицины. Сейчас объясню — почему. Сегодня российское здравоохранение видит паллиативную помощь как «комплекс медицинских вмешательств». Это определение из федерального закона. А паллиатив — это плащ, покров, помните? Пациенту в конце жизни нужно намного больше, чем медицинские вмешательства. Обезболить, дать выспаться, обеспечить стул, уменьшить одышку — это не более 25—30% необходимой помощи. Все остальное — это социальная составляющая. Нам важно завершить дела, раздать долги, наладить отношения в семье, написать завещание, важно избежать одиночества, которое удесятеряет страх перед неизбежным и неизведанным переходом.
А сейчас в одних учреждениях — помощь медицинская, в других — социальная, в третьих — вообще нет никакой. А паллиативная помощь должна быть представлена везде, и состоять должна паллиативная команда из паллиативного врача, медсестры, сиделки, диетолога, соцработника, психолога, возможно, психиатра, юриста, духовника, если надо…
Это самая ключевая вещь: для того, чтобы паллиативная помощь была качественной, нужно вводить на федеральном уровне понятие «медико-социальной помощи». Не может паллиативная помощь быть только медицинской. А социальная помощь (под социальным департаментом находятся дома престарелых, пансионаты) не может быть только социальной, туда должен быть включен и паллиатив, потому что там многие пациенты доживают до смерти, а значит — должна быть возможность обеспечить им достойный уход.
Что нас ждет хорошего в 2017 году?
Вот аппараты ИВЛ (искусственной вентиляции легких) для взрослых и детей прежде покупали только фонды. Московское правительство выпустило распоряжение о том, что это оборудование будет покупаться за счет государственных средств, за счет города. Для детей — через Морозовскую больницу, для взрослых — через наш центр.
Это пока еще не работает. Хотя есть деньги, еще нет механизма, как это осуществить. Потому что оборудование дорогостоящее, его нужно по индивидуальной заявке купить, поставить на баланс, по договору безвозмездного пользования передать в семью больного, родственников обучить… Но в 2017 году это обязательно заработает.
Впервые такое оборудование будет покупаться и устанавливаться за счет города на дому — для тех, кто сегодня в этом остро нуждается, но кого вынуждены держать только в реанимации. И вот смогут перевезти из больницы домой наконец.
…Я могу, конечно, радоваться: «Ой, мы тут шторки повесили, тут картинки…» Но здесь, в центре, нужно капитальный ремонт делать. А то по принципу Простоквашина: «Это очень полезная картина, она дырку на обоях закрывает». Капитальный ремонт у нас будет, мы внесены в какой-то там реестр чего-то, и он начнется в сентябре 2017 года.
Деньги нужны на сиделок
Есть вещи, на которые очень нужны деньги и на которые их трудно собирать. Я вот, например, не хочу, чтобы сиделкам платили родственники. Я хочу, чтобы сиделок нанял фонд «Вера», обучил фонд «Вера», потому что у фонда «Вера» теперь есть программа, называется «Мастерская заботы», где мы обучаем сиделок и медицинских сестер. Сиделок в эти измученные семьи должно давать или государство, или благотворители.
Москва сумасшедший город, родственники заняты. Они не от хорошей жизни от больной мамы на работу убегают. Я хочу, чтобы мы обучали сиделок, готовили сиделок, направляли их в семьи…
Понятно, что есть состоятельные люди, которые могут себе позволить оплатить сиделку за 35 тысяч рублей в месяц. Но большая часть людей — не может. И эта сиделка не должна быть поломойка или буфетчица, она должна многое уметь, как парамедик…
Сиделка должна обеспечить контроль за тем, чтобы схема приема препаратов, подобранная врачами центра, безупречно выполнялась на дому. И это должна быть именно сиделка, а не родственник… Потому что родственник должен быть на работе, потому что родственник не должен быть медсестрой и следить за показателями на приборах, родственник должен просто любить… Особенно когда времени осталось мало.
Почему так любят родственники положить своих больных и беспомощных стариков в хоспис или сюда, в центр? Потому что тогда, когда пациент присмотрен медицинским персоналом, у родственника высвобождаются силы на то, чтобы любить.
Я не знаю, что такое ненужная бабушка
У нас в центре очень много брошенных стариков, и не только стариков. А я ведь привыкла к маминому подходу, она все время говорила нам в хосписе: «Вовлекайте родственников, делайте родственника активным, заботливым».
Это очень просто — начать упрекать. Но когда ты понимаешь, что они несут этот крест годами, что у нас вся система не медицины, а общества не создана для того, чтобы у этих людей была какая-то поддержка… Они в гости к себе никого не зовут, сами в гости не ходят, в кино не ходят, на море не ездят, потому что у них дома неизлечимо больной человек… И когда появляется возможность отдохнуть какое-то время, поместив родственников в приемлемые условия стационара, они, конечно, делают вдох. И не хотят сюда приходить каждый день, у них уже нет на это сил…
Хотя… Когда ты видишь, что к этим старикам внуки приходят только в день пенсии и только за деньгами, то просто хочется их прибить…
Нет, я все-таки не знаю, что такое ненужная бабушка. В Москве особенно. Ты ее внук, ты ее квартиру унаследуешь, тебе фонд «Вера» даст сиделку, город тебе обеспечит приход врача, медсестры, а ты, внук, будь добр в этой квартире живи, пока бабушка еще жива, ночуй, ухаживай и не смей сдавать ее сюда… Верни ей то, что она тебе дала, когда ты был еще малышом и утыкался в слезах в ее коленки…
Это очень легко, знаете, сейчас выпрашивать у города еще 400—500 коек под центры паллиативной помощи. Но через два месяца они заполнятся вот такими бабушками одинокими, не нужными родственникам.
Об отношении к смерти
Мама моя говорила: «Я до смерти боюсь смерти». И я боюсь. Смерти, наверное, нельзя не бояться.
Я боюсь не смерти как факта, а страданий, которые ей сопутствуют. Я боюсь унижения, я хочу, чтобы все мои тараканы были обихожены. Это первое. И второе: я боюсь не успеть осуществить все задуманное. Я не могу не разрываться, потому что у меня мало времени, надо разрываться.
Я хочу иметь нормальную комфортную старость с мужем Илюшей у камина, под пледом, с собакой, с внуками вокруг и с новогодней елкой, которой я смогу наслаждаться не как человек, который ее нарядил и стол накрыл, а как человек, который пришел и сел за стол, который накрыт другими, для меня…

* * *
(После обхода: «Жалко только, что я теперь не Нюта, а Анна Константиновна. И что мне все время надо держать лицо и нельзя ругаться матом. Но когда я делаю тут разносы, мне говорят: «Вы бы лучше ругались матом, но лицо попроще делали».)

Вместо послесловия
В Москве был только один хоспис. Теперь их восемь. А в России уже 100 хосписов.
Дай Бог тем, кто все это создал, сил продолжить свое дело.
Сегодня в Москве уже помогают 15—16 тысячам паллиативных пациентов, а нужна такая помощь — 55 тысячам.
https://www.novayagazeta.ru/articles/20 … tit-nelzya

Российские врачи боятся выписывать обезболивающие
Александр Пахомов
3 Марта 2017
Большинство российских врачей испытывают страх при выписке наркотических анальгетиков, в том числе больше трети из них боятся уголовной ответственности. Об этом свидетельствуют данные опроса, проведенного Ассоциацией профессиональных участников хосписной помощи совместно с фондом «Вера».
Опрос проводился в феврале 2017 года в рамках подготовки к заседанию Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. В нем приняли участие 118 врачей из 37 регионов.
«37,8% врачей опасаются уголовного преследования за ошибки в работе с наркотическими средствами и психотропным веществами. 26,7% врачей не всегда уверены в том, что назначение наркотических анальгетиков оправданно и соответствует выраженности болевого синдрома у пациента. 8,9% опасаются наступления необратимых последствий после назначения наркотических анальгетиков. 15,6% врачей не уверены в собственных знаниях о лечении болевого синдрома», – говорится в отчете, составленном по результатам опроса.
По мнению респондентов, процедура выписки наркотических препаратов является довольно сложной. Для большинства из них (39,2%) наиболее сложным является сбор подписей и печатей на рецепте, для 26,6% – грамотная и безошибочная выписка рецепта, 30,4% считают формат рецептурного бланка неудобным, а 26,6% опрошенных отметили сложности с получением этих бланков.
При этом 74% врачей считают, что излишняя бумажная работа является серьезной преградой на пути к обеспечению пациентов качественным обезболиванием.
«Кроме того, основными барьерами на пути обеспечения качественного обезболивания врачи называют сложное действующее законодательство (82,7%), плохую информированность врачей об изменениях в законодательстве (73,4%), страх уголовного (70%) и административного (62%) преследования», – говорится в отчете.
Серьезной преградой, по мнению 73,4% опрошенных, является и «отсутствие культуры обезболивания в обществе в целом». Так, 60% врачей сталкивались с тем, что пациенты отказываются от назначения наркотических анальгетиков.
«Опрос пациентов и их близких показал, что опрошенные готовы терпеть сильную боль, но не принимать наркотические анальгетики, опасаясь развития психических нарушений (19,1%), формирования привыкания и зависимости (13,5%), скорой смерти (8%) и не желая причинять неудобство родственникам (12,3%)», – следует из отчета.
Чтобы улучшить эту ситуацию, считают врачи, необходимо оперативно создать четкий алгоритм маршрутизации пациента, который помог бы ему сориентироваться, куда и к кому обращаться при возникновении болевого синдрома на том или ином этапе оказания медицинской помощи, а также определить максимальные сроки для оказания помощи (так считают 96,5% респондентов). Кроме того, необходимо создать единую информационную систему, которая позволила бы отслеживать историю болезни пациента, «передавать» его из одного медучреждения в другое, а также обмениваться данными с аптеками (этот вариант отметили 94,1% опрошенных).
В начале марта 2017 года вице-премьер РФ Ольга Голодец поручила Минздраву создать государственный регистр пациентов, нуждающихся в обезболивании и паллиативной медицинской помощи. Регистр должен заработать с 1 января 2018 года.
Месяцем ранее Голодец поручила Минздраву установить контроль за назначением онкологических и обезболивающих препаратов в регионах. Всего в 2016 году было зарегистрировано более 1,5 тысячи случаев отказа в выписке обезболивающих препаратов и лекарств для терапии онкозаболеваний.
http://www.vademec.ru/news/2017/03/03/b … lekarstva/

Добавлено спустя     4 минуты   16 секунд:
Медики придумали, как помочь женщинам справиться с болью
Ученые из Университета штата Джорджии выяснили, почему женщины чаще страдают от хронической боли, чем мужчины. Исследование опубликовано в Jounal of Neuroscience.
Согласно статистике, женщины чаще мужчин страдают от хронической воспалительной боли и чаще подвержены таким заболеваниям, как фибромиалгия и остеоартрит. Однако опиоидные обезболивающие, которые продолжают оставаться одними из основных средств для лечения хронической боли, зачастую менее эффективны у женщин. Мужчинам требуется в два раза меньше морфина, чтобы почувствовать облегчение.
Ранее канадские ученые обнаружили, что у самок и самцов в возникновении болевых сигналов участвуют разные иммунные клетки. Теперь американские исследователи выяснили, что иммунные клетки мозга (микроглия) у самок мышей более активны, чем у самцов, в тех областях головного мозга, где происходит обработка болевых сигналов.
В ходе своей работы ученые «отключили» активность иммунных клеток, которые участвуют в формировании болевого сигнала, самкам и самцам мышей, страдающим хронической болью. Выяснилось, что после такого вмешательства, самкам потребовалась сопоставимое с самцами количество морфина для притупления болевых ощущений.
Ученые пришли к выводу, что более слабая реакция на опиоидные препараты у женщин обусловлена высокой активностью микроглии. По словам исследователей, необходимой частью лечения хронической боли у женщин должно быть воздействие на эти иммунные клетки.
https://indicator.ru/news/2017/03/03/zh … stradayut/

01 марта 2017
Онкобольных гонят за шестьдесят километров
Савва Подъячев
В Серпухове нет ни одной аптеки, где продают наркосодержащие обезболивающие препараты
Не обходится недели, чтобы информационные ленты не приносили новость об очередном человеке, покончившим жизнь самоубийством из-за отсутствия лекарств. Последний такой случай произошёл вчера в городе Иваново. На проспекте Текстильщиков покончил с собой 88-летний дедушка. По словам его родственников, пожилой мужчина с 4-й стадией рака совершил суицид из-за отсутствия обезболивающих препаратов.
А что же в Серпухове? С февраля областной Здравнадзор начал в больницах распространение брошюр с призывами к пациентам не соглашаться терпеть боль и с указаниями, как получить рецепт на сильные обезболивающие. Но выяснилось, что сегодня в городе нет ни одной аптеки, где онкобольные могут приобрести обезболивающие наркотические препараты. За ними пациентам (или их родственникам) приходится ездить аж за шестьдесят километров - в Подольск.
В Серпухове сейчас нет ни одной аптеки, соответствующей требованиям по хранению и реализации наркосодержащих препаратов.
По информации «Оки-инфо», аптека, где онкобольные могли бы покупать обезболивающие, должна была открыться на улице Крюкова 27 января, но прошло уже больше месяца, а воз и ныне там.
http://oka-info.ru/news/article/29164/

Дожили. А рапорты о полном балгполучии от минздрава - неправда?

7 марта 2017
«До сих пор слышу его крик…»
Почему врачи не выписывают пациентам наркотические обезболивающие, а советуют терпеть

По данным Росздравнадзора, количество пациентов, получивших необходимое им наркотическое обезболивание, за 2016 год выросло на 46 процентов. Однако сами больные снова начали жаловаться на недоступность эффективных препаратов. Если в случае с онкологией морфин удается с боем, но добыть, при других патологиях наркотические анальгетики практически не выписывают. На «горячую линию» Ассоциации профессиональных участников хосписной помощи едва ли не ежедневно поступают жалобы на отказы в выписке сильнодействующих препаратов. Главные причины: боязнь уголовного преследования и бюрократические сложности при выписке рецептов. А также дефицит знаний у самих медиков. «Лента.ру» пыталась разобраться в проблеме.

Приходите завтра

В Санкт-Петербурге 17 февраля 2017 года на 85-м году жизни умерла Фаина Аркус. У нее была терминальная стадия рака. С января она находилась практически без сознания. Болевого синдрома у нее не отмечалось.

— В субботу мама начала сильно кричать, — рассказывает президент благотворительного фонда «Выход в Петербурге», создатель Центра социальной реабилитации и творчества для людей с аутизмом «Антон тут рядом» Любовь Аркус. — До этого она не издавала и стона. Поэтому я не сразу догадалась, что это боль, а металась в поисках снотворного. Вызвали «скорую». Прибывшая бригада призналась, что в укладке у них есть сильное обезболивающее. Но сказали, что, поскольку у меня нет назначения врача, ничего делать не будут. Но где в субботу вечером я возьму заключение врача?

В домашней аптечке Аркус хранился трамадол (сильнодействующий анальгетик строгой учетности, но не наркотик — прим. «Ленты.ру»). Ей выписывали его из-за больного позвоночника.

— Я просила сделать матери уколы хотя бы моим лекарством, сама я тогда не умела их ставить, — поясняет Любовь. — Однако врачи сказали, что не положено, так как назначения нет. Предложили баралгин. И пообещали, что утром в понедельник пришлют к нам домой врача из поликлиники.

Врач и правда, пришла в понедельник, но только в 16 часов дня. На больную едва взглянула. Поинтересовалась у родных — не хотят ли ее положить в больницу. А потом попросила подписать бумагу с отказом от госпитализации.

Уходя, девушка сообщила, что рецепт на наркотические анальгетики она выписать не может, так как сегодня рабочий день ответственных лиц уже закончился. Но пообещала, что завтра обязательно придет медсестра с лекарствами. Медсестра пришла. Но... с пустыми руками. Она сказала, что, по сведениям «скорой помощи», у родственников лекарства есть, и ее прислали сделать укол имеющимися в наличии препаратами. А за рецептом надо идти в поликлинику к заведующей.

Рецепт родственникам удалось получить в среду во второй половине дня. Сами обезболивающие до пациентки добрались только вечером. Потому что их выдавали всего в нескольких аптеках Санкт-Петербурга, расположенных далеко от дома больной.

— Благодаря моим друзьям мама к тому моменту уже была обезболена, — говорит Любовь Аркус.— Но если бы у меня не было таких возможностей и пришлось бы идти официальным путем — мама все четыре дня, пока «выбивался» рецепт, находилась бы в аду.
Сражение можно и не выиграть

По статистике Минздрава, которая опирается на различные исследования, боль испытывают до 77 процентов пациентов с сердечно-сосудистыми заболеваниями, до 50 процентов с почечной недостаточностью, 43 процента с рассеянным склерозом, 82 процента с болезнью Паркинсона, 89 процентов с ревматоидным артритом, 84 процента с онкологическими заболеваниями. Но если для онкобольных наркотик, снимающий боль, получить еще реально, в случае с другими болезнями добиться этого очень сложно. Родственникам требуется развернуть маленькую войну с медучреждением. Но сражение можно и не выиграть.

В начале февраля в подмосковной Лобне похоронили 64-летнего Владимира Казаченкова. У него был боковой амиотрофический склероз (БАС). Болезнь в среднем за три-пять лет приводит к параличу большинства мышц, в том числе и дыхательных. Часто пациентов мучает одышка. И это не то же самое, что чувствует любой, пробежавшись вверх-вниз по лестнице. Это обыкновенное удушье. И смотреть на это страшно. Вначале спасает аппарат неинвазивной искусственной вентиляции легких (НИВЛ), а потом перестает помогать и он.

— Муж у меня был под опекой московских врачей фонда помощи людям с БАС «Живи сейчас», — рассказывает вдова Тамара Казаченкова. — Он уже давно пользовался портативным НИВЛ. Но когда одышка усилилась и ничего уже не спасало, паллиативный врач назначила ему морфин и расписала схему приема. Я пошла в свою поликлинику в Лобне за рецептом. Никто не отказывал — ни участковый невропатолог, ни заведующая, все кивали головой. Но они говорили: давайте его госпитализируем в наше паллиативное отделение. И там будем колоть препарат. Но там, как назло, не было свободных мест. Нужно было неделю подождать. А выписать ему морфин на дом никто не захотел. Сказали, что учет этих лекарств очень строгий.

Страшную неделю, пока умирал муж, Тамара Александровна помнит по минутам. Он до последнего дня был в сознании и мог говорить (при БАС часто пропадает речь).

— До сих пор слышу его крик, — продолжает она. — Он метался по кровати, срывал маску НИВЛ. Думал, что так ему легче будет вдохнуть. Вызываю скорую, прошу морфин. А они говорят — нет у нас. Колют димедрол с анальгином. Никакого результата. Он снова кричит. Всю одежду порвал у себя на груди. Мне кажется, когда казнили через повешение, приговоренным легче было. Смерть сразу наступала. А тут он столько времени мучился. Я себя виноватой чувствую. Хотела даже наркоманов найти, чтобы купить у них этот морфин.

По словам медицинского директора фонда «Живи сейчас», невролога, кандидата медицинских наук Льва Брылева, на Западе в стандарты помощи при БАС всегда входит морфин, который снимает приступ одышки. Но в России врачи стараются не выписывать его пациентам. Боятся ответственности. Одна из причин — некорректный перевод инструкции к препарату. Среди противопоказаний к нему значится одышка. Причем не поясняется, в каких случаях она возникает и при каких дозах.

— Данные обзоров говорят нам, что морфин может применяться при одышке. Насколько я знаю, в европейских вузах это преподается студентам, — говорит Лев Брылев. — У нас об этом мало говорят. Факт, что морфин является самым эффективным препаратом для контроля одышки — новость для многих врачей, в том числе для онкологов, пульмонологов и врачей общей практики. В настоящее время применение морфина в России стремится к нулю, особенно это заметно по сравнению с цифрами в Великобритании и Германии. На сегодняшний день никаких препятствий к назначению морфина при одышке, кроме страха врачей и недостатка у них информации, — нет.
Болеешь — терпи

Ситуация с детским обезболиванием в российских медучреждениях также неутешительная, если не стоит диагноз «онкология».

— Особенно плохо обстоят дела с обезболиванием новорожденных с родовыми травмами в роддомах и детей первого года жизни в больницах в отделениях хирургии, реанимации, — говорит директор по научно-методической работе благотворительного фонда «Детский паллиатив» врач Наталья Савва. — Наркотический препарат для обезболивания даже при сильной боли ребенок с неонкологическим диагнозом получит в самую последнюю очередь. Проблема еще в том, что большинство сильных обезболивающих не разрешены для новорожденных. А иногда — и для старшего детского возраста. Отсутствуют детские дозировки и формы наркотических анальгетиков: капли, сиропы, леденцы. Морфин короткого действия в таблетках («золотой» стандарт обезболивания детей во всем мире) только разрабатывается на Московском эндокринном заводе. Сейчас врачи вынуждены применять то, что есть в наличии, использовать «взрослые» препараты в небольшой дозировке, поэтому их редко и неохотно выписывают.

У четырехлетней Саши Глаголевой — синдром Эдвардса, неизлечимое генетическое заболевание, которое приводит к набору разных пороков. У Саши неправильно развивается центральная нервная система. Во время обострения у девочки случаются боли неврологического характера, которые не купируются обычными анальгетиками. В последний раз приступ удалось снять только при помощи морфина. Но врачи часто считают, что детям такие лекарства противопоказаны.

— Когда у ребенка в очередной раз начались боли, Саше традиционно дали дексаметазон (стероидный препарат) и пытались снять боль при помощи обычных анальгетиков, — рассказывает отец девочки, Евгений Глаголев. — Когда я по рекомендации специалистов стал требовать морфин, мне сказали, что я сумасшедший. Что морфин — это финиш. Ребенок станет зависимым от лекарства и быстро умрет от него. Морфина мне удалось добиться только через трое суток. Но нас все равно пугали, что после увидим все страшное. Наркоманкой Саша не стала. Но последствия мы действительно расхлебываем. Из-за того что так долго не снимался болевой синдром, произошел регресс состояния, начались приступы эпилепсии.

Сейчас Евгений Глаголев возглавляет Ассоциацию профессиональных участников хосписной помощи, которая содействует решению проблем в области паллиативной медицинской помощи в нашей стране. Ассоциация совместно с фондом помощи хосписам «Вера» создала «горячую линию» по вопросам оказания паллиативной помощи 8-800-700-84-36, где консультируют больных, родственников и специалистов. Жалобы на отсутствие обезболивания поступают чуть ли не каждый день. По мнению Глаголева, главная проблема здесь — не юридическая. В последнее время государство значительно упростило процедуру назначения опиоидных анальгетиков, в том числе отменив врачебную комиссию, что раньше сильно затягивало процесс.

— Все дело в ментальности, — говорит Глаголев. — Мы вышли из СССР, где обезболивания не было. Наверное, многие помнят, как в советское время лечили зубы без анестезии? Зато мало кто знает, что целый ряд операций тоже делали без нее. И это считалось нормальным. Поэтому у нас и врачи говорят, что если состояние тяжелое, то боль — это естественное состояние, которое необходимо терпеть. Но боль терпеть нельзя ни при каких обстоятельствах.

Врач Наталья Савва согласна, что этика и практика отношения медперсонала к боли в России только формируется:

— В медицинских вузах обезболиванию уделяется недостаточно внимания, практикующие врачи не владеют всеми необходимыми знаниями и опытом, плохо осведомлены об изменениях в нормативной базе. А между тем спрос на обезболивание будет только расти за счет повышения информированности людей, изменения сознания и стремления к повышению качества жизни.
*

Проблемам обезболивания было посвящено последнее заседание Совета при правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. Специально для участников совещания фонд помощи хосписам «Вера» провел опрос среди врачей и пациентов о доступности наркотических анальгетиков. В нем приняли участие 118 докторов и 247 больных из разных регионов. Больше трети докторов признались, что боятся угодить в тюрьму из-за назначения обезболивающих наркотиков. Почти треть врачей не уверены в том, что назначение наркотических анальгетиков оправдано, а более 15 процентов заявили, что не знают, как помогать при болевом синдроме. Почти все жаловались на бюрократию — чрезмерное количество бумаг, которые нужно заполнить при выписке рецепта на наркотики.

В свою очередь больше половины пациентов, принявших участие в опросе, заявили, что назначенное им обезболивание не помогает. Большинству из них врачи не верили или «советовали потерпеть».

По результатам работы совета вице-премьер российского правительства Ольга Голодец поручила Минздраву с 1 января 2018 года запустить регистр больных, нуждающихся в наркотических анальгетиках. А также разработать специальную компьютерную программу-шпаргалку, которая будет помогать докторам диагностировать болевой синдром и назначать терапию при тех или иных симптомах. Это позволит сделать процедуру назначения прозрачной. Также Минздраву, МВД и Минюсту в очередной раз дано поручение проработать вопрос о декриминализации статьи о незаконном обороте наркотических средств, если речь идет об ошибке врача при выписке рецепта.

Наталья Гранина

https://lenta.ru/articles/2017/03/07/pain/

Добавлено спустя     5 минут   1 секунду:
В Челябинской области увеличится количество аптек, продающих наркотические обезболивающие
24 марта 2017
На Южном Урале порядка 12 тысяч пациентов ежегодно нуждаются в противоболевой терапии. Такие данные озвучил начальник отдела первичной медико-санитарной помощи регионального минздрава Александр Шамин. По его словам, в этом году в регионе произошел значительный сдвиг в обеспечении больных наркотическими обезболивающими, теперь же специалисты надеются на решение и других проблем своих пациентов, в частности, планируется увеличение мест, которым дозволено продавать специальные лекарства.

На Южном Урале разработана и внедрена региональная дорожная карта «Повышение доступности наркотических средств и психотропных веществ для использования в медицинских целях». Специалисты говорят, что меры, принятые документом, позволили решить проблемы, которые возникали у многих больных, страдающих от хронических болей.

– Дорожная карта представляет собой большой план мероприятий, который направлен на повышение доступности обезболивающих средств для всех, кто в них нуждается. Она координирует работу нескольких ведомств, от которых зависит избавление человека от боли: от вопросов лицензирования до обучения специалистов назначению этих лекарственных препаратов, – поясняет Александр Шамин.

На практике сегодня специалисты стараются максимально приблизить помощь к пациентам.

– Серьезно упрощена система назначения таких препаратов, – отмечает специалист. – Если раньше больному для получения рецепта после выписки из стационара необходимо было пойти в поликлинику, то теперь выписать рецепт врач может и в стационаре, а если выписка выпадает перед выходными или праздничными днями, еще и обеспечить больного лекарством на срок до пяти дней. Кроме того, срок действия рецепта на наркотические обезболивающие увеличился с пяти до 15 дней.

Наращивается в области и число пунктов, где можно получить лекарства, за которыми установлен особый контроль.

– Места отпуска наркотических анальгетиков подвергаются процедуре лицензирования, и требования к ним гораздо шире, чем к обычной аптеке. Таких аптек в области сейчас 49, и каждая медицинская организация закреплена за конкретной аптекой, – говорит представитель минздрава. – Кроме того, сегодня есть возможность пролицензировать обособленные подразделения в медицинских организациях на право отпуска наркотических анальгетиков физическим лицам. Один такой объект мы уже залицензировали в Нагайбакском районе.

В ближайшем будущем специалисты надеются еще увеличить число таких пунктов выдачи, но главное, налаживать взаимодействие больниц с аптеками.

– Сегодня в «Областном аптечном складе» есть все необходимые для обезболивания препараты, причем в разных формах и дозировках, в том числе таблетированные препараты и пластыри, но, к сожалению, многие врачи до сих пор предпочитают назначать больным инъекции. Это создает свои проблемы, ведь мы устраняем хроническую боль, но при этом доставляем боль многочисленными ежедневными инъекциями, – поясняет главный внештатный специалист по паллиативной помощи регионального минздрава Марина Мирониченко.

Когда же врач, наконец, назначает пластырь – его просто не оказывается в аптеке, которая заказывает препараты, пользующиеся большим спросом. Получается замкнутый круг. Чтобы его разомкнуть, врачам необходимо заранее планировать и передавать информацию в аптеку или пункт выдачи, только регулярный обмен информацией позволит своевременно доставлять препарат до пациента, но этот механизм в области еще не отлажен.

Сложности с обезболивающими есть и в детской  службе – для маленьких пациентов до сих пор не предусмотрены альтернативные инъекциям формы лекарств.

– Детей, нуждающихся в таком обезболивании, не так много. За 2016 год у нас в области было четыре таких ребенка, это все дети с тяжелыми онкологическими заболеваниями и, к сожалению, все эти детишки уже не с нами, – отмечает главный специалист по паллиативной помощи детскому населению регионального минздрава Кира Маляр. – Но у нас есть серьезные проблемы в обезболивании детей, которые должны быть решены путем реализации дорожной карты. Это связано с ассортиментом тех лекарственных препаратов, которые мы можем применять в детской практике. Мы сегодня работаем в соответствии с рекомендациями ВОЗ по двухступенчатой шкале обезболивания, первой ступенью в которой являются парацетамол и нурофен. У этих препаратов есть и таблетированные формы, и сиропы, но на второй ступени, когда болевой синдром средней тяжести, у нас есть только морфин. Проблема в том, что морфина нет ни к в каплях для перорального применения, ни в сиропе, а поставить ребенку даже шесть уколов в день – это психологическая травма.

Сейчас врачи выходят из положения используя шприцевые дозаторы, но очень надеются, что их чаяния будут услышаны.

В целом же эксперты напоминают, что каждый пациент по закону имеет право на адекватное обезболивание.

– Этой проблеме уделяется огромное внимание, но проблемы остаются, и мы это видим по числу обращений на горячую линию, – отметила руководитель регионального Управления росздравнадзора Лариса Землянская. – Пациенты должны качественно жить и уходить из жизни без боли, достойно, а медицинские работники должны это обеспечить. Поэтому когда к нам на горячую линию поступают звонки, мы стараемся решать проблемы таких пациентов в течение двух часов.

Эксперты напоминают, если возникли проблемы с назначением или получением лекарства, не стоит бороться с системой в одиночку - нужно набрать один из номеров горячих линий, работающих при больницах, минздраве или росздравнадзоре.

Светлана Талипова

http://doctor.74.ru/text/mednews/280151 … tml?full=3

Добавлено спустя     9 минут   59 секунд:
Лекарства есть, выписать некому: почему онкобольным сложно получить обезболивающие

24 марта, 17:57 UTC+3
Несмотря на то, что нормативы по выписке наркотических препаратов были пересмотрены в 2015 году и врачи получили больше свободы, многие пациенты все еще остаются без обезболивающей терапии

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 24 марта. /ТАСС/. Проблема с получением сильнодействующих обезболивающих препаратов для оконобольных сейчас заключается не в том, что их нет в наличии в медучреждениях, а в том, что их не выписывают пациентам. По мнению опрошенных ТАСС экспертов, причина — в нехватке квалифицированных специалистов, способных определить необходимость в таких препаратах, а также страх врачей перед назначением наркотических средств.

Как отметила исполнительный директор тверского хосписа "Анастасия" Вера Терещенкова, врачи крайне неохотно назначают данные медикаменты своим пациентам, поэтому многие больницы не нуждаются в закупках таких лекарств.

Недостатка в обезболивающих препаратах у больниц как бы нет, потому что их просто не выписывают Исполнительный директор тверского хосписа "Анастасия" Вера Терещенкова

Один из последних громких случаев произошел в Карелии в ноябре 2016 года: в Росздравнадзор обратился с жалобой по поводу отсутствия обезболивающей терапии сын 52-летней женщины, которая на протяжении нескольких лет из-за рака испытывала сильные боли и теряла от них сознание. Внеплановая проверка Кемской ЦРБ подтвердила все изложенные в жалобе факты.

Пациентка с 2014 года получала обезболивающую терапию только одним лекарственным препаратом — трамадолом. Современные сильнодействующие наркотические лекарственные средства не применялись, женщина умерла "в муках, в страданиях", отмечали в ведомстве. В мае территориальный орган Росздравнадзора по Карелии вновь проведет внеплановую проверку ЦБР и проанализирует исполнение выявленных нарушений.
Упрощенная выписка

В 2015 году в силу вступил закон "О наркотических средствах и психотропных веществах", который упростил выписку наркотических обезболивающих средств онкобольным. Были пересмотрены нормативы, которые не корректировались с 1990-х годов. Например, возросло количество разово выдаваемых пациенту обезболивающих, лечащий врач получил право их выписки. Срок действия рецепта увеличился с пяти до 15 дней. Также стало не нужно предоставлять упаковки использованных препаратов по предыдущему рецепту.

После поправок, по словам председателя Наблюдательного совета детского хосписа Татарстана Владимира Вавилова, врачи стали выписывать больше рецептов на сильнодействующие обезболивающие. "У врачей кончается страх "не навреди себе" из-за необходимости отписок в ГУНК (Главное управление по контролю за оборотом наркотиков — прим.ТАСС) МВД", — пояснил он.

Однако пока этот страх не искоренен. Как отмечает координатор благотворительного фонда AdVita, в котором недавно открылось направление паллиативной помощи, Екатерина Овсянникова, из-за того, что поправкам всего два года, не все врачи избавились от страха перед выпиской наркотических препаратов. Однако Минздрав и Росздравнадзор активно работают, участвуют в образовательных семинарах для врачей.

Наука о боли

Когда человеку с онкологическими заболеваниями необходимо помочь избавиться от боли, речь идет о паллиативной медицине. Она включает в себя не только лечение болевого синдрома, но и симптоматическое лечение, облегчение жизни пациента. Главный внештатный специалист по паллиативной помощи Петербурга, а также главный врач "Хосписа № 2" Зоя Софиева рассказала ТАСС, что врачи часто недостаточно знают о боли и о том, как помочь пациенту от нее избавиться.

"Проблема в основном стоит в образовании. Сейчас бояться особо нечего, и препараты в наличии практически неограниченно в разных формах", — сказала она.

По словам Софиевой, врачи недостаточно знают, не владеют методикой определения болевого синдрома, это образование практически отсутствует. "Единственное, где он может получить допинформацию, — учреждения постдипломного образования", — пояснила она. При этом в стране нет единой программы подготовки специалистов по паллиативной помощи, отдельного направления обучения в вузах также нет. Она сообщила, что в Петербурге есть хосписы, паллиативные отделения, которые успешно оказывают помощь пациентам. Также есть планы по созданию паллиативных кабинетов, по одному кабинету на 100 тыс. населения, однако пока они не реализованы.

Ситуация с наличием паллиативных коек в регионах разная, например, в Татарстане вопрос стоит достаточно остро. "По данным ВОЗ, на 100 тыс. населения нужен хоспис на 10 коек. На все население Татарстана (по данным Татстата — свыше 3,8 млн человек) всего один хоспис на 35 коек", — сказал председатель Наблюдательного совета детского хосписа в Татарстане Вавилов. При этом на патронаже хосписа находятся 120 детей и 80 взрослых пациентов.

По данным правительства Тверской области, в регионе более чем в 20 учреждениях здравоохранения созданы отделения паллиативной помощи. При этом, как отметила Терещенкова, далеко не все учреждения могут оказывать помощь пациентам с онкологическими заболеваниями на заключительных стадиях.

"В тверских городских больницах паллиативных коек нет, палаты паллиативной помощи есть только в центральных районных больницах области. Но, во-первых, этих палат очень мало и на всех пациентов их не хватает, а во-вторых, зачастую пациентов приходится отправлять в другие районы области из-за нехватки мест в ближайшей ЦРБ. Кроме того, в некоторых районных больницах существуют паллиативные палаты, но там не занимаются обезболиванием, так как далеко не все медицинские учреждения имеют лицензию на работу с сильнодействующими препаратами, содержащими наркотические вещества. Таким образом, пребывание онкобольных в таких палатах становится попросту бессмысленным", — считает она.
Горячая линия

Овсянникова подчеркивает, первое, что должны знать родственники и сам онкобольной — о паллиативной помощи необходимо задуматься сразу, как только было закончено основное лечение и заболевание было признано неизлечимым. "Первым делом необходимо встать на учет в поликлинике, именно терапевт или онколог отвечают за выписку лекарственных препаратов на дому", — сказала она.

Существуют разные виды паллиативной помощи, ее можно получить не только в хосписе, но и амбулаторно. Есть патронажные службы, которые выезжают на дом и консультируют не только по обезболиванию, но и по уходу за больным. "Необходимо динамическое сопровождение с момента признания болезни неизлечимой", — подчеркнула Овсянникова.

Часто родственники или сам больной обращаются за помощью очень поздно, думая, что "в хоспис я всегда успею". Терпят до последнего, пока боль становится невыносимой. Они не всегда знают, что боль нельзя терпеть Координатор благотворительного фонда AdVita Екатерина Овсянникова

"Если врач не назначает необходимые препараты или не может подобрать схему обезболивания, необходимо обязательно звонить на горячую линию Росздравнадзора, она есть в каждом регионе", — добавила она. Также существует общероссийская горячая линия Росздравнадзора по проблемам обезболивания и линия по паллиативной помощи, где можно получить консультацию.

http://tass.ru/obschestvo/4123899

Что нужно знать о боли
За истекший период 2017 года на горячую линию Росздравнадзора по вопросам обезболивания поступило 12 обращений граждан Приморского края. Перечень вопросов, затронутых в обращениях, позволяет сделать вывод о том, что жители региона недостаточно хорошо осведомлены о своих правах на получение своевременного адекватного обезболивания. Тем более что с 2014 года в законодательстве произошли важные изменения, которые существенно упростили выписку и получение обезболивающих лекарственных препаратов.

Право на эффективное обезболивание

Право на обезболивание гарантировано Федеральным законом от 21.11.2011 № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», который определяет, что пациент имеет право на «облегчение боли, связанной с заболеванием и (или) медицинским вмешательством, доступными методами и лекарственными препаратами».

- Любой пациент с болевым синдромом, вне зависимости от диагноза, имеет право на получение сильнодействующих обезболивающих лекарственных препаратов, - обращает внимание старший государственный инспектор отдела мониторинга и контроля качества медицинской продукции Росздравнадзора по Приморскому краю Наталья Александрова. – При этом эффективное обезболивание можно и нужно получать не только в стационаре, но и на дому. С 2014 года в законодательстве произошли важные изменения, которые существенно упростили выписку и получение обезболивающих лекарственных препаратов.

Вот главные изменения, которые нужно знать пациенту или его законному представителю. Во-первых, рецепт на наркотический лекарственный препарат, купирующий болевой синдром, может быть выдан пациенту любым участковым врачом. Во-вторых, врач обязан выписать повторный рецепт на сильнодействующий обезболивающий лекарственный препарат без возврата использованных упаковок, ампул и трансдермальных систем. В-третьих, срок действия рецепта, выданного врачом на получение в аптечном учреждении наркотического лекарственного препарата, увеличен с 5 до 15 дней.

Кроме того, рецепт на наркотический обезболивающий препарат может получить как сам пациент, так и его законный представитель (родственник). При получении рецепта родственником больного человека в карте и рецепте делается специальная отметка. Чтобы доказать врачу факт родственной связи, родственнику достаточно иметь паспорт или иные документы подтверждающие факт родства. При этом пациентам, нуждающимся в длительном лечении, может быть удвоена доза выписки наркотических лекарственных препаратов для снятия болевого синдрома.

При оказании первичной медико-санитарной помощи обезболивание пациентов обеспечивается врачами, а также медицинскими специалистами фельдшерско-акушерских пунктов, районных больниц, городских поликлиник (больниц).  Обезболивание пациентов паллиативного профиля с применением наркотических средств в амбулаторных условиях осуществляется по месту фактического проживания больного.

Индивидуально и по часам

По словам Натальи Вячеславовны, лечение обезболивающими лекарственными препаратами должно быть основано на принципах Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ). Это означает, что оно должно осуществляться по часам, т.е. необходимо ежедневно в одно и то же время принимать анальгетики – обезболивающие препараты, чтобы избежать усиления боли. Также при выписке лекарственных препаратов врачом оценивается индивидуальная реакция больного на препарат. Пациентам необходимо с вниманием относится к своему самочувствию при приеме анальгетиков и незамедлительно сообщать врачу о появлении побочных реакций организма на лекарство, так как каждый из препаратов, применяемых для лечения боли, имеет свои побочные действия.

Медикаменты необходимо хранить в местах, недоступных для детей. Нельзя допускать передачу лекарств другим людям - препарат, принимаемый без врачебного назначения, может оказаться очень опасным.

ВАЖНО! При возникновении ситуации прорыва боли в период нерабочего времени поликлиники или отделения неотложной медицинской помощи проведение обезболивающей терапии больным, получающим симптоматическое лечение, возложено на учреждения, оказывающие скорую медицинскую помощь.

- Введение наркотического средства в случае сильного болевого синдрома, который не снимается ненаркотическими обезболивающими средствами, производится выездной бригадой скорой медицинской помощи, - акцентирует старший государственный инспектор. - О проведении обезболивания делается запись в карте вызова, с последующим информированием заведующего подстанцией и руководства территориальной поликлиникой для принятия решения об обеспечении пациента наркотическим средством и проведении дальнейшего планового обезболивания в установленном порядке.

Напомним, по поручению министра здравоохранения РФ Вероники Скворцовой, в Росздравнадзоре с 7 апреля 2015 года открыта горячая линия для приема обращений граждан о нарушении порядка назначения и выписки обезболивающих препаратов. Позвонить на бесплатный круглосуточный номер телефона 8 800 500 18 35 можно из всех регионов Российской Федерации. В течение рабочего дня обращения граждан принимаются специалистами Росздравнадзора, в нерабочее время сообщения  записываются на почтовый ящик для последующего ответа заявителю.
http://vladmedicina.ru/news/primorye/20 … o-boli.htm

В Москве онкобольной пенсионер покончил с собой в подъезде

На юге Москвы полиция обнаружило тело 82-летнего пенсионера, который страдал от онкологического заболевания, сообщает агентство городских новостей «Москва» со ссылкой на источник в правоохранительных органах.

Как рассказала супруга покойного, он вышел на лестничную площадку. Когда через некоторое время ее муж не вернулся, она вышла за ним в подъезд, где обнаружила его мертвым.

«Тело обнаружено на лестничном марше 17 этажа повешенным на веревке, привязанной к решетке выхода на крышу. При визуальном осмотре следов насильственной смерти не выявили», — прокомментировал источник издания.

82-летний пенсионер был болен раком и, как рассказала его жена, неоднократно говорил, что хочет свести счеты с жизнью. Материалы дела переданы в Следственный комитет.

В феврале в Иванове скончался 88-летний пенсионер на четвертой стадии рака. Родственники погибшего рассказали, что он решился на суицид после того, как не смог получить обезболивающее от «Скорой помощи» и в хосписе.

По данным дорожной карты, разработанной благотворительными фондами и медучреждениями России, не менее миллиона россиян нуждаются в обезболивании прямо сейчас, более 300 тысяч человек умерли, не дождавшись этого.

Ассоциация хосписной помощи и фонд «Вера» просят врачей и пациентов рассказать о доступности обезболивающих. Обе версии анкеты — для пациентов и их близких, а также для врачей и специалистов — доступны онлайн.

10. 03. 2017
https://takiedela.ru/news/2017/03/10/onkobolnoj/

Итоги встречи чиновников и родителей тяжелобольных детей

Оксана Григоренко | 11 апреля 2017 г.

8 апреля фонд помощи хосписами «Вера» и благотворительное медицинское частное учреждение «Детский хоспис» провели III Социально-правовую конференцию по вопросам поддержки семей с детьми, нуждающимися в паллиативной помощи.

В качестве экспертов на конференции выступили  представители Департамента здравоохранения г.  Москвы, Департамента образования г. Москвы, Департамента труда и социальной защиты населения г. Москвы, Министерства здравоохранения Московской области, Министерства образования Московской области, Министерства труда труда и социальной защиты РФ, федерального бюро медико-социальной экспертизы  и главных бюро медико-социальной экспертизы по Москве и Московской области (МСЭ РФ, Москвы, и Московской области), ФСС РФ и ФСС МО, главные врачи и заведующие отделениями реанимации и интенсивной терапии детских больниц Москвы и Московской области, представители РОСНО, а также научные сотрудники Московского государственного психолого-педагогического университета и Санкт-Петербургского института усовершенствования врачей-экспертов. 

Секция «Здравоохранение» была посвящена вопросам получения обезболивания и права родителей на круглосуточное пребывание в с детьми в реанимации, проблемам оказания стоматологической помощи под общей анестезией паллиативным пациентам, порядку оказания услуг по ОМС и проблемам госпитализации иногородних пациентов в клиники Москвы.

В ходе разговора про обезболивание Главный внештатный специалист по паллиативной помощи департамента здравоохранения Москвы, главный врач детского хосписа «Дом с маяком» Наталия Савва рассказала, что до недавнего времени у детских поликлиник Москвы не было лицензии на наркотические обезболивающие препараты, не было рецептурных бланков. «Теперь лицензия и рецепты есть у каждой поликлиники, однако осталась проблема с умением врачей выписывать рецепты на такие препараты. Кроме того, есть проблема с тем, что участковый врач до сих пор просит у родителей принести назначение узкого специалиста (невролога, онколога), без которого отказывается выписать рецепт для решения вопроса. Хотя участковый врач имеет право самостоятельно выписывать обезболивание», - говорит Наталия Савва. Представители фонда «Вера» предложили Департаменту здравоохранения Москвы провести совместное обучение начмедов всех детских больниц города о том, как применять морфин и диазепам для детей, нуждающихся в паллиативной медицинской помощи.

Правительство Москвы готово выделить средства на работу Благотворительного частного детского хосписа «Дом с маяком». Об этом во время третьей социально-правовой конференции фонда «Вера», посвященной поддержке семей с тяжелобольными детьми, заявил вице-мэр по вопросам социального развития Леонид Печатников. По его словам, как только будет завершено строительство первого в Москве стационара детского хосписа, Правительство г. Москвы сможет частично финансировать работу учреждения из средств городского бюджета в рамках выполнения государственного задания по паллиативной помощи детям. Сейчас хоспис функционирует как выездная служба, помогает 500 семьям с неизлечимо больными детьми на дому и существует на пожертвования частных лиц и компаний.

«У нас есть возможность выделения субсидий через постановления Правительства города. Правительство города может выделить субсидии некоммерческой организации, особенно такого типа как детский хоспис», заявил Леонид Михайлович.
http://www.molnet.ru/mos/ru/health_and_social/o_364828

Добавлено спустя     2 минуты   8 секунд:
11. 04. 2017
В московских реанимациях в 82% случаев родителям не дают остаться с неизлечимо больными детьми

Московский детский хоспис «Дом с маяком» провел опрос по данным за последние пять лет, который показал, что в 82% случаев родителей не пускают в реанимацию к неизлечимо больным детям, рассказала пресс-служба фонда «Вера». В фонде призвали родителей жаловаться на нарушение их прав.

Родители тяжелобольных детей имеют право на совместное пребывание с детьми в отделении реанимации и интенсивной терапии (ОРИТ). Это подтверждено письмом Минздрава от 30 мая 2016 года. Представители «Веры» на социально-правовой конференции по вопросам поддержки семей с детьми, нуждающимися в паллиативной помощи, сообщили, что в большинстве случаев это право нарушается.

По данным за пять лет по Москве и Подмосковью, только каждая пятая семья (18%) сумела отстоять свое право находиться в отделении вместе с ребенком. В 82% случаев право семьи быть с неизлечимо больным ребенком в реанимации нарушалось — родители или вовсе не могли попасть к ребенку, или визит был ограничен пятнадцатью минутами в неделю.

Большинство семей, получивших отказ, не отстаивали свои права. Только 15% пожаловались руководству клиники или в министерство здравоохранения, оставшиеся 85% родителей промолчали. Большинство (56%) вообще не знали, что у них есть такое право. Родители также боялись, что их жалоба испортит отношения с врачами (16%), а некоторые (2%) признались, что у них уже нет сил бороться за свои права.

«Так получается, что самые уязвимые в нашей стране должны быть самыми сильными. Родители тяжелобольных детей должны разбираться в законодательстве, знать о своих правах. И часто бывает, что несмотря на то, что закон все разрешает, родители не могут пройти в реанимацию к детям, не могут добиться, чтобы дети учились в школе, чтобы получить от государства положенные специальные коляски — потому что происходит непонимание на местах, потому что происходит сбой на уровне конкретных исполнителей, — прокомментировала учредитель фонда «Вера» Нюта Федермессер. — Поэтому наша задача — не сталкивать никого лбами, а найти совместными усилиями решение как можно большего количества проблем».

Нюта Федермессер призвала родителей жаловаться на нарушение закона руководству отделения или клиники, чтобы решить проблему доступа в реанимацию «в ручном режиме».

Эксперты на конференции также обратили внимание на то, что в Московской области нет государственных детских хосписов, куда можно было бы госпитализировать неизлечимо больных детей вместо реанимации при больнице. Это дало бы детям возможность круглосуточно находиться рядом с родителями и снизило бы нагрузку на реанимации в медучреждениях.
https://takiedela.ru/news/2017/04/11/dom-s-mayakom/

Добавлено спустя     4 минуты   53 секунды:
Ученые нашли в периферической нервной системе «мини-мозги», отвечающие за боль
10.04.2017 | 18:26
   
Ученые обнаружили ранее неизвестную функцию периферической нервной системы – она, как и головной мозг, оказалась способна отвечать за формирование чувства боли. Результаты исследования были опубликованы в журнале Journal of Clinical Investigation.

Исследователи изучили у крыс работу узлов периферической нервной системы — ганглиев. Ранее считалось, что они только передают посланные мозгом импульсы, но годы исследований клеток ганглиев мышей и крыс показали, что они также способны обмениваться информацией и между собой с помощью молекул гамма-аминомасляной кислоты, важнейшего тормозного нейромедиатора центральной нервной системы. Кроме того, они могут регулировать и изменять сигналы, которые посылают ЦНС.

«Когда мы более детально изучили периферийную систему, то обнаружили, что в структуре периферической нервной системы существует механизм нейронной коммуникации. Это как если бы каждый чувственный нерв имел свой «мини-мозг», способный интерпретировать поступающую информацию», — рассказал один из авторов исследования Никита Гампер.

Сходство нервной системы крысы и человека позволяет считать, что результаты открытия распространяются и на людей. Однако чтобы уверенно заявлять об этом, необходимы дальнейшие исследования. Их результаты могут привести к созданию обезболивающих препаратов с совершенно новым механизмом действия.
https://www.gazeta.ru/science/news/2017 … 6005.shtml

Добавлено спустя     9 минут  :
10 апреля 2017, 00:01 Павел Панов, Элина Хетагурова, Анна Ивушкина
В России начнут выращивать опиумный мак для лекарств
Минпромторг готовит соответствующие изменения в Уголовный кодекс и другие нормативные акты

Минпромторг собирается легализовать производство наркосодержащих растений в России. Как рассказали «Известиям» в ведомстве, министерство готовит законопроект, который снимет действующий запрет на промышленное выращивание опиумного мака для производства обезболивающих. Сегодня все наркосодержащие препараты, даже произведенные в России, изготавливаются только из импортного сырья.

Минпромторг предлагает разрешить культивирование наркосодержащих растений только в промышленных целях, а не для личного использования. В ведомстве отметили, что производство наркосодержащих лекарственных препаратов по полному циклу имеет приоритетное значение для развития фармацевтической промышленности.

— В РФ зарегистрированы 13 опийных лекарственных препаратов (девять из них включены в перечень жизненно необходимых и важных лекарственных препаратов), которые производятся федеральными государственными унитарными предприятиями из импортируемых активных фармацевтических субстанций. В мире рынок опийных субстанций представлен 10 иностранными компаниями, — рассказали «Известиям» представители Минпромторга.

В России сейчас разрешено культивирование наркосодержащих растений для использования в научных, учебных целях и в интересах экспертной деятельности.

Согласно ст. 18 закона «О наркотических средствах и психотропных веществах» действует запрет на культивирование растений в промышленных целях. Подготовленный Минпромторгом законопроект предполагает снятие этого запрета. Изменения также внесут в ст. 228.2 УК РФ, («Нарушение правил оборота наркотических средств или психотропных веществ»), уточнили в министерстве.

Как рассказал собеседник «Известий», знакомый с ходом обсуждений, инициатором поправок выступил Московский эндокринный завод (МЭЗ) — государственное предприятие, которое занимается производством наркосодержащих препаратов. Заместитель директора по производству МЭЗа Ирина Лукашина подтвердила «Известиям», что они прорабатывают этот вопрос. Развернутый комментарий в компании предоставить не смогли.

Источник «Известий», принимавший участие в обсуждении поправок, рассказал, что представители главного управления по контролю за оборотом наркотиков при МВД не поддержали инициативу. В ведомстве считают, что для производства лекарств с содержанием наркотических веществ достаточно объема изъятых из незаконного оборота наркотиков — уже существует практика их переработки в медпрепараты. В МВД отказались от комментариев.

Директор НИИ организации здравоохранения и медицинского менеджмента Давид Мелик-Гусейнов оценил рынок обезболивающих на основе опиума в России в $20–40 млн (порядка 1,2–2,4 млрд рублей). Он отметил, что как в денежном выражении, так и в упаковках доля таких препаратов составляет не больше 0,5% всего фармацевтического рынка.

Объемы импорта сырья (маковой соломки), по его словам, оценить не представляется возможным. В базе ФТС есть номенклатура «маковая соломка, используемая в парфюмерных, фармацевтических или аналогичных целях», однако статистика импорта по данной категории отсутствует.

Заведующий Ботаническим садом Всероссийского научно-исследовательского института лекарственных и ароматических растений Андрей Цицилин рассказал, что нужные для производства опийных обезболивающих алкалоиды содержатся в маке масличном, который может произрастать в черноземных зонах Центральной России, Башкирии и Поволжья.

— 30 лет назад, когда его промышленное культивирование было разрешено, наша урожайность не уступала зарубежной в Испании, Венгрии, Словакии. Производство тоже было не дороже. Сейчас, конечно, технологии ушли вперед, и встает вопрос, собственные сорта стоит выращивать или импортные, — отметил Андрей Цицилин.

Заместитель директора Ассоциации российских фармацевтических производителей Елена Масловская отметила, что Россия не сможет выращивать растения на экспорт, потому что для этого каждой стране необходимо получить разрешение от Международного комитета по контролю наркотиков.

— Получить такое разрешение практически невозможно, потому что мировой рынок уже поделен между производителями, — заявила Елена Масловская.

Давид Мелик-Гусейнов отметил, что «все наркотические анальгетики стоят недорого», поэтому не стоит опасаться значительного повышения конечной стоимости лекарственного препарата. Он также добавил, что за эти препараты «население не платит из собственного кошелька», их закупает государство.

— Наркотические препараты и анальгетики употребляют лица, имеющие выраженный болевой синдром, например онкологические больные, в основном на последней стадии. Потребность в этой категории товара есть всегда. Как минимум полмиллиона человек имеют потребность в наркотическом обезболивании. На сегодняшний день все наркосодержащие препараты, даже произведенные в России, изготавливаются только из импортного сырья, потому что в России его нет. Мы должны обезопасить себя от всех внешнеполитических обстоятельств и наладить собственное производство, — считает эксперт.   

Культивирование «опийных» сортов мака было запрещено в 1987 году решением Совета министров СССР. До этого выращиванием маков и производством опиума занимался «Лекарстпром». Плантации находились на территории Киргизской ССР. Селекцией опиумного мака занимался Всесоюзный институт лекарственных растений, даже разработавший несколько собственных сортов — «Пржевальский-222», «Пржевальский-D250» и «Пржевальский-133».
http://izvestia.ru/news/679073

11 апреля в 11:38
Кольчугинские медики могут пойти под суд за хранение обезболивающих лекарств
Прокурорская проверка обнаружила в фельдшерском пункте ампулы препарата с опиумом

Как сообщают представители прокуратуры, Кольчугинская ЦРБ не имеет лицензии на фармацевтическую деятельность в Павловском ФАП (фельдшерско-акушерский пункт). Никто из работающих там сотрудников не является фармацевтом с дипломом.

Однако прокурорская проверка обнаружила, что сельский ФАП торговал лекарствами. В частности, было изъято 14 ампул сильнодействующего опиоидного препарата «Трамадол», который применяется для обезболивания в особо тяжелых случаях. «Трамадол» считается сильнодействующим веществом, его оборот контролирует госнаркоконтроль.

Так что теперь по представлению прокуратуры следственным отделом кольчугинской полиции возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 234 УК РФ (незаконное хранение в целях сбыта сильнодействующих веществ, в крупном размере). По этой статье виновным может грозить до 8 лет.
http://www.vladimir.kp.ru/online/news/2711643/

Прокурорская проверка обнаружила в фельдшерском пункте ампулы препарата с опиумом

Как?!

Однако прокурорская проверка обнаружила, что сельский ФАП торговал лекарствами. В частности, было изъято 14 ампул сильнодействующего опиоидного препарата «Трамадол», который применяется для обезболивания в особо тяжелых случаях. «Трамадол» считается сильнодействующим веществом, его оборот контролирует госнаркоконтроль.

А. Известный "препарат с опиумом", да.
Настоящие наркодиллеры скрываются за 20 км от ближайшей метрополии-сорокотысячника Кольчугино. Поди, с целью сбыта за 87 руб 35 коп новейшего "препарата с опиумом" подыскивают там в глуши клиентов с онкологией и пользуются их тяжёлым положением. Последние тоже не надёжны, так как, по-видимому, предпочитают ходить в ФАП, а не в храм. Но ничего, за грядущие восемь лет отсутствия персонала в ФАП, присутствия их в местах куда более отдалённых, привыкнут в Павловке и к храмам, и к телемедицине.
P.s. Употребляете конфискат, товарищ майор?

Emilius Paulus написал:

привыкнут в Павловке и к храмам, и к телемедицине.

можно совместить

Emilius Paulus написал:

Употребляете конфискат, товарищ майор?

вы одеколон пьете?
пью, доктор, но не помогает

Ситуация с обезболиванием даже в столицах далека от идеала
17.05.2017
Светлана Петрова

По данным 2016 года, 20 698 человек в Москве и 10 754 в Санкт-Петербурге нуждаются в обезболивающих лекарственных препаратах. Получили обезболивание 68% столичных пациентов, в Петербурге – 20%. Основными проблемами в этой работе специалисты называют тот факт, что, во-первых, до сих пор в вопросах получения обезболивания пациенты зависят от места  проживания, во-вторых – плохо знают свои права и неактивно их отстаивают. Об этом шла речь на пресс-конференции «Боль терпеть нельзя», которая состоялась в Санкт-Петербурге 17 мая.

В разговоре приняли участие учредитель фонда помощи хосписам «Вера», директор столичного ГБУЗ «Центр паллиативной помощи» Нюта Федермессер, журналист и президент благотворительного фонда «Выход в Петербурге» Любовь Аркус, сопредседатель попечительского совета фонда помощи хосписам «Вера» Татьяна Друбич, главный внештатный специалист по паллиативной помощи Министерства здравоохранения РФ Диана Невзорова, представители системы здравоохранения Санкт-Петербурга.

Несмотря на изменения в законодательстве последних двух лет, упростившие процедуру выписки и назначения сильнодействующих обезболивающих, многие тяжелобольные пациенты вынуждены терпеть боль в конце жизни и не получают адекватного лечения. От этого не застрахованы даже жители крупных городов. Как отметил исполнительный директор фонда профилактики рака Илья Фоминцев, врачи не понимают, что такое болевой синдром, информацию о боли и о том, как ее лечить, черпают где придется и зачастую оказываются неспособны критически оценивать полученные сведения.

По официальным данным, в 2016 году число людей, получивших адекватное обезболивание, выросло на 46%. Но по данным опроса фонда «Вера», проведенного в феврале-марте 2017 года, более трети пациентов сообщили, что врачи советовали им «потерпеть боль», а более 37% врачей, заполнивших онлайн-анкету, признались, что опасаются уголовного преследования за ошибки в работе с наркотическими средствами и психотропными веществами. По-прежнему не решена проблема с доступностью обезболивания, если человек обратился за помощью не в том регионе, где зарегистрирован. Часто возникают сложности с получением наркотических обезболивающих для неонкологических пациентов.

«Горячая линия» помощи неизлечимо больным людям за январь 2017 года приняла 43 звонка с жалобами на боль. Как правило, звонящие указывали, что назначенные препараты не помогают, лечащий врач (онколог, терапевт) не выписывает/не меняет лечение или лечение назначено неграмотно. Выяснилось, что в ряде регионов  скорая помощь   не имеет в укладке наркотических обезболивающих  и ничем не может помочь пациенту с болевым синдромом. По словам Нюты Федермессер, в Петербурге до сих пор нет регионального документа, регламентирующего оказание паллиативной помощи. Регион продолжает опираться на старый приказ, в то время как документ был изменен после смерти контр-адмирала Апанасенко. «На горячую линию Росздравнадзора в Санкт-Петербурге звонков нет. Потому что нет информации. Люди не знают о своем праве на получение паллиативной помощи», - отметила она. На ее взгляд, главная проблема в том, что руководство региона игнорирует федеральное законодательство.
https://www.medvestnik.ru/content/news/ … deala.html

11 Мая 2017
100 онкобольных в Орловской области лишили обезболивающих

100 жителей Орловской области, страдающих от рака, не получили вовремя обезболивающие препараты.
При этом региональный департамент здравоохранения, как сообщает ОТР, вообще отказал 30 онкобольным в обезболивающих. Прокуратура начала проверку в связи с данным фактом. Между тем в региональном правительстве сообщили, что в нынешнем году государственный норматив затрат на лекарства для одного человека превышает 800 рублей, а это почти на пятьдесят рублей больше, чем в прошлом году. В 2016 году Москва выделила Орловской области около 40 миллионов рублей на льготников, однако денег требуется в два раза больше.
http://sobesednik.ru/obshchestvo/201705 … ivayushchi

Онколечение в Хакасии: шанс выжить или путевка на тот свет?

16 мая 2017

В Хакасии на развитие онкологической службы в прошлом году было затрачено почти 40 млн рублей. Об этом 19rus.info сообщили в республиканском Минздраве. При этом 75% оборудования для диагностики онкологических заболеваний в регионе имеет абсолютный износ. На что были потрачены десятки миллионов, попыталась объяснить пресс-служба профильного ведомства.

"Открыт лечебно-диагностический корпус, приобретено специализированное медицинское оборудование. Для улучшения состояния диагностической базы в медицинских организациях первичного звена в 2016 году приобретены два гастрофиброскопы, УЗИ-аппарат, фиброколоноскоп", - говорится в сообщении регионального министерства здравоохранения.

Но несмотря на указанные приобретения, Хакасия входит в число тех немногих регионов, где до сих пор по профилю "Онкология" нет ни одного вида лучевого лечения. Всего таких регионов в России, как уже сообщало агентство, четыре.

"На данный момент пациенты получают медицинскую помощь по профилю «Лучевая терапия» на базе Красноярского онкологического диспансера. Совместно с Минздравом Красноярского края разработан технический алгоритм телеконсультаций для пациентов из Хакасии", - сообщает Минздрав РХ.

Вот что на этот счет думают читатели 19rus.info:

"Люди, собрав последние силы, едут в Красноярск (Красноярский край) на лучевую терапию. А ведь состояние у многих такое, что им вообще тяжело перемещаться", - считает один из комментаторов.

Но это, похоже, в Хакасии мало кого интересует. А в это время у жителей региона назрела масса вопросов, касающихся лечения онкобольных:

"Почему томографы используются на платной основ, разве они частные? За деньги снимки готовы делать и днем, и ночью, зато очередь на томографию в том же учреждении расписана на две недели вперед.  Интересно, это своеобразный способ пополнения бюджета? Либо за счет томографов, купленных на бюджетные средства, кто-то зарабатывает? Куда смотрит прокуратура?"

"Открою страшную тайну: в Хакасии всего один государственный МРТ (магнитно-резонансный томограф). И установлен он в городской больнице. Один на 600 тысяч населения! Это позор республике! Норма - это один МРТ на 100 тысяч населения. Соответственно в регион имеется дефицит. А когда создается дефицит появляются кто? Частники! Их у нас три. Республика ежегодно заключает договора с частниками на оказание услуг МРТ. Деньги немалые, кстати. Вместо того чтобы оснастить медучреждения этими приборами, в республиканской больнице, которой мы так гордимся, на территории стоит частный вагончик и за денежку всех обследует. Почему при оснащении терапевтического и хирургического корпусов в смету не было заложено приобретение МРТ?"

Впрочем, в республиканском минздраве людям, страдающим онкологией, все же дали надежду на достойное лечение и обслуживание в пределах региона.

"В рамках государственной программы РХ «Развитие здравоохранения РХ до 2020 года» предусмотрено строительство радиологического корпуса ГБУЗ РХ «Республиканский клинический онкологический диспансер». Уже разработана концепция развития радиологической службы, выделен земельный участок. Разработано медико-техническое задание для проектирования объекта, выполнены изыскательские работы (геодезические, геологические и экологические изыскания), заключен контракт на разработку проектно-сметной документации", - сообщил минздрав Хакасии 19rus.info.

А теперь подведем итоги. На территории Хакасии есть собственный республиканский клинический онкологический диспансер. И это безусловный плюс. Тем не менее там не практикуют лучевую терапию, и пациенты вынуждены ездить на лечение в другие регионы. Это минус. Не делает чести минздраву да и правительству республики и то, что преимущественная часть оборудования имеет полный износ.

Кроме этого, регион испытывает нехватку с кадровым резервом профильных медиков. Укомплектованность врачами-онкологами в целом в республике составляет 26% от норматива.

В онкологическом диспансере республики отсутствуют, внимание (!): аппарат УЗИ экспертного класса, компьютерный тамограф и магнитно-резонансный тамограф. Впрочем, это, может быть, объясняется тем, что среди поставщиков оборудования в онкодиспансер есть торговцы фруктами. Видимо, чтобы восполнить этот пробел, рядом с государственными учреждениями здравоохранения и стоят частные вагончики, где за определенную плату с легкостью восполнят отсутствие в казенных учреждениях нужного оборудования.
http://www.19rus.info/index.php/obshche … a-tot-svet

Медицина там бессильна
«Огонек» о том, откуда берется незамеченная онкология
26.06.2017

Дарья Старикова, 24-летняя жительница города Апатиты с онкологией 4-й стадии, обратившись к президенту РФ в ходе "Прямой линии", в короткой фразе поставила диагноз нашему здравоохранению: "Мы хотим жить, а не выживать". Ее история, увы, типична и трагическим образом высвечивает системные проблемы сегодняшней российской медицины. Какие именно, выяснял "Огонек"

Наталия Нехлебова

Не попади Даша в объектив камеры во время "Прямой линии" с Владимиром Путиным, ее смело можно было назвать собирательным образом не самой благополучной девушки из маленького российского городка. Сирота — мама умерла рано (об отце неизвестно), растил старший брат. Окончила 9 классов, в 18 лет родила дочку, отец ребенка в его судьбе принимать участие отказался. Даша работала кондуктором в автобусе, потом продавцом, с дочкой помогала тетя — жизнь не хуже, но и явно не лучше, чем у большинства. Контекст под стать: райцентр Апатиты рядом с крупнейшим в мире месторождением одноименного минерала (апатит — сырье для производства фосфорных удобрений), река Белая, обшарпанные пятиэтажки, площадь Ленина, обогатительная фабрика, Заполярье, сопки...

История болезни

Однажды у девушки заболела спина. Потом боли стали повторяться. Записалась к врачу. В Апатитах живут 55 тысяч человек. И как в подавляющем большинстве малых городов, здесь с 2013 года оптимизировали больницу. Закрыли отделения гинекологии, хирургии, травматологии, кардиологии, роддом. Осталась только поликлиника и женская консультация. "Мы боролись за эту больницу как могли,— рассказывает подруга Даши Анна Тихоход,— письма писали в Минздрав. Толку — никакого". В поликлинике очереди. Толпы пожилых людей стоят за талонами.

Дарье поставили диагноз — остеохондроз. Для дообследования отправили в больницу в Кировске (20 км от Апатитов). Там подтвердили, прописали массажи, мази. Когда через полгода лечения начались кровотечения, девушку повезли в областную больницу в Мурманск (от Апатитов пять часов). Там и выяснилось, что у нее рак 4-й стадии. Даше 24 года. Как будут развиваться события дальше? В курсе даже не специалисты: ожидание госпитализации, обследований, анализов, добывание лекарств...

"Существуют установленные программой государственных гарантий нормативы, определяющие, сколько онкобольной должен ожидать помощи,— говорит "Огоньку" председатель исполнительного комитета "Движение против рака" Николай Дронов,— но у нас они часто превышаются. От постановки диагноза до начала лечения может и два месяца пройти, и три. У нас был случай, когда человек год ждал. Борьба идет за каждую бесплатную таблетку, за каждую бесплатную госпитализацию. Люди добиваются положенного лечения через суды". Дарье удалось ускорить события — в прямом эфире обратиться к президенту.

Ее обращение видела вся страна: "У нас все закрыли. Не хватает узких специалистов, благодаря которым можно было бы вовремя ставить людям диагнозы. На необходимые обследования отправляют в Мурманск. Скорая помощь, бывает, не успевает довезти..." Сразу после эфира Даша разрыдалась, а областные власти вздрогнули и явили чудеса активности.

Марина Ковтун — глава области — кинулась в Апатиты, оперативно навестила тетю Даши, пообещала отправить дочку Сонечку в хороший летний лагерь, потом в больнице принимала население, выслушивала жалобы. Через день в Апатитах уже сидел областной министр здравоохранения Валерий Перетрухин вместе с замами — два дня принимали людей. Потом эстафета по приему населения в "засвеченном" городе перешла к замглавврача Мурманского онкодиспансера. А еще Следственный комитет завел дело о "халатности врачей", и главный врач больницы в Кировске уволился. Кто же еще виноват?

Но вот важная деталь: еще до подачи заявления об увольнении после всей этой истории главный врач Кировской больницы (он, напомним, обслуживает и Апатиты) подтвердил, что его лечебное учреждение укомплектовано врачами только на 62 процента. Нет в штатах и районного онколога: все анализы и обследования — в 200 км, в Мурманске.

И еще одно свидетельство — для понимания картины.

— Более половины (60,9 процента) медработников считают, что их профессиональная нагрузка за 2016 год и первый квартал 2017 года возросла, и называют причиной этого оптимизацию медицинских организаций (77,5 процента),— говорит "Огоньку" директор Фонда независимого мониторинга медицинских услуг и охраны здоровья человека "Здоровье" Эдуард Гаврилов.— При этом абсолютное большинство (92,7 процента) медработников считают, что рост возложенной на них профессиональной нагрузки негативно отражается на качестве оказываемой ими медицинской помощи.
Право — есть. Денег — нет
Цифры

Бесплатная помощь онкобольным — декларация бумажная. По факту почти половина регионов РФ сокращает затраты на лекарства для них. Так выглядит список субъектов с наибольшим снижением финансирования (%)

Сахалинская область 47,9

Ханты-Мансийский АО 47,9

Магаданская обл. 39,0

Калмыкия 38,5

Саратовская обл. 35,8

Кемеровская обл. 33,2

Удмуртия 32,2

Ингушетия 29,7

Приморский край 29,1

Тульская обл. 27,8

Источник: НИИ организации здравоохранения и медицинского менеджмента

Ответственных нет

"Неправильный диагноз — это не массовое явление, но и редким исключением его не назовешь,— считает Николай Дронов.— В тех условиях, в которых приходится работать медицинским работникам сегодня, я бы не стал предъявлять все претензии врачу, который лечил Дарью. Вопросы надо задавать мурманскому губернатору, его заместителю по социальным вопросам, руководителю управления организации здравоохранения в области. Например, где в их области районные онкологи? Они должны организовывать работу врачей других специальностей по выявлению риска онкологии в районных больницах, на местах. И этот вопрос можно задавать во многих субъектах".

Впрочем, к ответу нужно призвать не только региональных чиновников. Не секрет, что онкология — самая дорогая отрасль медицины. Деньги требуются колоссальные. Таблетки могут стоить от 500 тысяч до 10 млн рублей. И тут федеральный Минздрав умывает руки. Потому что по закону он на самом деле... не отвечает за помощь больным раком. Федеральный Минздрав просто выпустил приказ, по которому всех больных с онкологией необходимо обеспечивать бесплатным лечением. И делать это должны регионы. Директива замечательная. Но — бумажная. В ней нет рекомендаций, как быть, если у региона проблемы с деньгами. А ведь у большинства — дефицитный бюджет. И даже назначенное в федеральных больницах лечение могут отменить в регионе по банальной причине — потому что на него нет средств.

Показательные наказания ничего не изменят. Нам нужен национальный системный план по борьбе с онкологическими заболеваниями

Инструкциями реальная жизнь никак не регулируется, она просто есть — по факту. И можно только удивляться, что в Рязани, например, в онкодиспансере нет хирургического отделения и операции проводят общие хирурги в обычной больнице. Это как если бы стоматолог оперировал сломанную челюсть.

А теперь вернемся к конкретному сюжету: почему Дашу из Апатитов не направили на обследование в Мурманск? Причина может быть и такой: "Чем больше пациентов, тем дороже это государству,— говорит Николай Дронов.— И в ряде случаев мы просто сталкиваемся с тем, что не уточняется диагноз. Людей не отправляют на допобследование. Даже в Москве такое бывало".

Ситуация, когда приходится выбивать лечение, которое по всем инструкциям полагается гражданам РФ и должно быть бесплатным, типична не только для больных онкологией. По данным "Движения против рака", "Союза общественных объединений пациентов" тысячи обращений в год поступают в федеральный Минздрав о том, что регионы не предоставляют бесплатного лечения. Федеральный Минздрав исправно откликается: спускает жалобы в региональные ведомства. А регионы отвечают: денег нет. Пациенты обращаются и в суд (судятся обычно с региональным минздравом), но даже когда выигрывают иск, упираются в стену: денег-то нет... Так и крутится эта бюрократическая канитель с неизбежно трагическим финалом: ведомства кивают друг на друга до тех пор, пока человек не умирает. И виноватых тоже нет.

"Показательные наказания ничего не изменят,— говорит Дронов.— Нам нужен национальный системный план по борьбе с онкологическими заболеваниями. Мы уже несколько лет пишем об этом в разные инстанции". Видимо, будут писать и дальше.

...А Дашу спецбортом МЧС доставили в Институт им. Герцена в Москве. По словам подруги, она бодрится и не теряет надежды. Нет сомнений, для нее теперь сделают все, что возможно, и остается только одно: пожелать ей выздоровления.

Но что пожелать остающимся жить в Апатитах людям? На то, что им вернут всех необходимых врачей, они даже после скандала уже не надеются: "Поговорят и забудут",— обреченно комментируют в соцсетях. И речь ведь не только о жителях одного областного города. В России множество таких адресов, где тысячи людей со "сложными" диагнозами — онкологией, ВИЧ, синдромом Хантера, мукополисахаридозом — не могут дождаться лечения или по полгода ждут приема специалиста. Им-то что пожелать? Неужели нет другого выхода, кроме того, который счастливо выпал Даше Стариковой — добраться до микрофона на очередной "Прямой линии" президента?..
https://www.kommersant.ru/doc/3331155

julia написал:

Показательные наказания ничего не изменят,— говорит Дронов.— Нам нужен национальный системный план по борьбе с онкологическими заболеваниями.

нам нужен национальный план по борьбе с собирательным минздавом.
прекратить расшвыривать деньги на олигархов, управленческую мафию  и госпрограммы развлечения плебса (олимпиады, чемпионаты, мосты, космодромы, форумы и другие вип танцы);
перестать создавать кормушки для хитрожопых за счет работающих, в частности избавится от страховых посредников, съедающих до 20 % бюджета здравоохранения (ведение дела, штрафы, банковские транзакции); выполнить обещание по заработной плате врачам и медсестрам и перестать наваливать на оставшихся дополнительный функционал плодящимися порядками деятельности;
создать систему обратной связи между пациентом и здравоохранением, вместо оценки процессов со стороны толпы проверяющих ради своего кармана.
Иначе  имитация бурной деятельности и восторг от удачных и недостоверных статистических выдержек из целостной картины. Чем минздрав скворцовой сегодня и занят. Иное - не при ней.

Кто-бы говорил. Потребитель денег фарм-бизнеса, паразитирующий на онкологической помощи товарищ Дронов знает все - и где и как

Павел Андреевич написал:

Потребитель денег фарм-бизнеса, паразитирующий на онкологической помощи товарищ Дронов знает все

поэтому в заявлении имярека нет фамилий путина, голодец, скворцовой....

Павел Андреевич написал:

Вопросы надо задавать мурманскому губернатору, его заместителю по социальным вопросам, руководителю управления организации здравоохранения в области. Например, где в их области районные онкологи? Они должны организовывать работу врачей других специальностей по выявлению риска онкологии в районных больницах, на местах. И этот вопрос можно задавать во многих субъектах".

О как! не к вопросу финансирования регионального здравоохранения, не к проблемам мед образования....... по тренду нынешнему - губернатор сука виноват.
а то, что "товарищь путинь" вынул из регионов все налоги в 2001 году в рамках построения вертикальки власти это мелкий факт. денег нет - "а ты роди" (армейский способ).

В Коми средний возраст онкопациента - 64 года
30 июня 2017 года

В Коми средний возраст пациента с онкологическим заболеванием составляет 64 года. Об этом на пресс-конференции с участием ведущие онкологи Северо-Западного федерального округа России, сообщил главный внештатный онколог Минздрава Коми Андрей Галин.

Напомним, 28-28 июня по приглашению Общероссийского народного фронта в Коми с визитом в Коми побывали директор ФГБУ "НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова", главный внештатный онколог СЗФО, профессор Алексей Беляев, главный врач ФГБУ "НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова" Андрей Карицкий и руководитель рабочей группы "Социальная справедливость" регионального отделения ОНФ в Калининградской области Татьяна Задоркина. Ведущие онкологи Северо-Западного федерального округа России оценили доступность современной медицинской помощи в Коми для пациентов с онкозаболеваниями.

По словам А. Галина, укомплектованность оборудованием онкодиспансера составляет 80%, кадрами - с учетом первичных онкокабинетов – не превышает 60%.

"В прошлом году в республиканском онкодиспансере пролечились 3,5 тысячи вновь выявленных пациентов, - отметил он. – Количество больных растет за счет выявляемости заболевания".

В Республиканском онкодиспансере лечатся не только жители республики, но и соседних регионов – Архангельской, Вологодской и Ярославской областей. Лечение для таких пациентов бесплатное, в рамках системы ОМС, однако рассчитывать на льготное обеспечение лекарствами они не могут. В рамках постановления правительства Коми №890 на льготное обеспечение лекарственными препаратами имеют право только определенные категории жителей республики.

В ходе пресс-конференции А. Беляев подчеркнул особое значение ранней диагностики онкозаболеваний. Помимо первичной и вторичной профилактики, существует скрининговое исследование рака. Пилотный проект по скринингу рака с целью профилактики и выявления на ранних стадиях колоректального рака, опухолевых заболеваний молочной железы и шейки матки сейчас внедряется в Санкт-Петербурге.

"Благодаря профилактике, за последние пять лет количество пациентов с онкозаболеваниями в среднем по России выросло на 5%, в СЗФО – на 10%, в Коми – на 20%, - сообщил директор ФГБУ "НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова". – Но это не должно нас пугать. В США количество выявленных пациенток с раком молочных желез выше, чем в России, в два раза, но при этом показатель смертности ниже, чем у нас. Такая же ситуация и в Финляндии".

Говоря о сотрудничестве с крупными федеральными онкоцентрами, А. Галин доложил, что в минувшем году 192 пациента из Коми были направлены на лечение за пределы республики. В свою очередь, главный врач ФГБУ "НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова" А. Карицкий сообщил, что за тот же период в институте пролечились всего 77 пациентов из республики.

"По сравнению с другими регионами, Коми направляет к нам на лечение наименьшее количество пациентов, - пояснил он. – Мы готовы сотрудничать с вами в этом направлении и принимать больше людей. Другие регионы направляют от 200 до 300 человек в год. Период ожидания госпитализации не превышает двух-трех недель".

По словам главврача ФГБУ "НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова", 60% пациентов медучреждения – это жители других регионов России, институт прилагает массу усилий, чтобы не создавать длительную очередность.

В завершении пресс-конференции А. Галин пригласил коллег из Санкт-Петербурга на празднование 65-летия республиканского онкодиспансера, которое состоится с 21 по 22 сентября. В эти дни в Сыктывкаре пройдет конференция, посвященная проблемам онкологии.
Геня Джавршян

https://komiinform.ru/news/149818/

Онкологов научат предотвращать суициды неизлечимых пациентов
В центре психиатрии имени Сербского разработали программу для врачей, работающих с больными раком
29 июня 2017
Роман Крецул

Сотрудники Федерального центра психиатрии и наркологии имени Сербского разработали учебную программу для врачей онкологических больниц. Специалисты по психиатрии будут рассказывать коллегам-онкологам, как сообщать человеку о его перспективах, как общаться с родственниками, а главное — как распознать состояние пациента, в котором он может совершить суицид. К этому шагу психиатров подтолкнули резонансные самоубийства онкологических больных.

«Известия» подробно писали о проблеме, когда пациенты, страдающие раком и находящиеся в тяжелом психологическом состоянии, сталкивались еще и с нехваткой обезболивающих препаратов. Наиболее нашумевшей была история контр-адмирала ВМФ Вячеслава Апанасенко. Офицер, испытывавший когда-то крупнейшие в мире атомные субмарины, покончил жизнь самоубийством в феврале 2014 года. Он оставил предсмертную записку, в которой рассчитывал привлечь внимание к страданиям неизлечимо больных, и ему это удалось. Ситуация с обезболиванием сдвинулась с мертвой точки. Правила хранения наркотических препаратов упростили, а выписывать их разрешили не только онкологам. Одновременно занялись проблемой психологического состояния пациентов.

— Мы подготовили программу повышения квалификации по психоонкологии, — сообщил «Известиям» профессор центра Сербского Борис Положий. —  Есть варианты этой программы для врачей, для пациентов и для родственников больных. Для пациентов и родственников предназначены общие рекомендации: как и на что реагировать, как поступать и т.д. А для онкологов создан полноценный врачебный курс, где им рассказывают об особенностях психического состояния онкобольных, какие у них бывают нарушения психики и как с этим справляться. Главный акцент сделан на распознавании признаков депрессии и суицидального риска.

Обучение уже было проведено в НИИ онкологии имени Герцена. Специалисты центра Сербского готовы работать и в выездных условиях в других городах. Часть лекций курса Борис Положий прочитал сам.

— Я обнаружил, что уровень знаний онкологов в этом отношении близок к нулю, — признался эксперт. — Поэтому им приходится всё начинать с азов. Это понятно — люди работают в совершенно другой сфере, а в учебных программах медвузов у нас очень мало времени уделяется психиатрии, а психологии — тем более. Конечно, в программу подготовки врачей-онкологов надо обязательно включать психолого-психиатрические вопросы. Они работают с очень тяжелым контингентом и должны кое-что знать в этой области.

Член-корреспондент РАН, президент противоракового общества России Давид Заридзе считает, что онкологам курс знаний по психиатрии необходим. Тем более что в мире это давно не новость, в клиниках США есть специалисты по психологии, которые работают с онкологическими больными.

— У нас врачей не учат общаться с онкологическими больными, — сказал он «Известиям». — За рубежом врачам дают строгие рекомендации — все лечебные мероприятия детально обсуждать с больным, объяснять, почему делается обследование или операция, какие осложнения возможны.

По мнению Давида Заридзе, основная проблема врачей первичного звена — районных онкологов — их чрезмерная занятость, они часто даже нормально поговорить с пациентами не могут.

— А некоторым больным приходится сообщать о том, что им осталось жить недолго, — обратил внимание Давид Заридзе. — Такое бывает редко, но это ведь тоже надо рассказать соответствующим образом. Нормальный врач, конечно, может и без специальных знаний по психологии правильно поговорить с пациентом, рассказать о его болезни. Но врачу требуется время и специальные знания. И еще, конечно, нужно быть человеком.

Эксперт отметил, что у российских онкологов даже нет каких-то сложившихся правил — как именно сообщать пациенту о его диагнозе. Есть врачи, которые сделают это аккуратно, но существуют и те, кого не волнует, как воспримет его слова больной. Хотя некоторые изменения произошли: при советской власти врачам нельзя было сообщать больному о его диагнозе. Об этом говорили только родственникам. Сейчас считается, что человек сам должен принимать решение о методах лечения и о своем будущем.
http://iz.ru/node/612226

25 июля 2017
В России от рака каждый день умирает тысяча человек

В России от онкологических заболеваний ежегодно умирает более 300 тыс. человек. Ежедневно рак становится причиной смерти примерно тысячи жителей страны. Об этом заявил врач Владимир Цимберг в ходе пресс-конференции в Петербурге, сообщает корреспондент «Росбалта».

«Около 70% раковых заболеваний в России диагностируют на первой и второй стадиях. Однако в отдельных статистических выборках эта цифра в разы ниже. Основные причины: плохая доступность онкологических препаратов, современных диагностических технологий, а также системы для раннего выявления рака. Мы значительно отстаем от стран запада и востока по темпам развития диагностики. В Японии, к примеру, каждый человек должен в обязательном порядке проходить гастроскопию. До 60% рака желудка „ловят“ именно таким образом, когда он только образуется в слизистой. У нас, конечно, это более прогрессирующие стадии», — почеркнул Цимберг.

Фото Евгении Кудряшовой

При раннем выявлении рака больше вероятность излечения. А затраты на лечение ниже, отметил эксперт.

Проблема российской диагностики, по мнению врача-патологоанатома Сергея Воробьева, заключается в том, что опытные специалисты рассредоточены по всей стране. Однако для диагностики заболеваний и лечения пациентов необходима слаженная работа экспертов в разных областях. И когда патоморфолог находится в Петербурге, онколог — в Москве, а химиотерапевт — в Бостоне, то собрать их вместе для комплексной работы с пациентом очень сложно.

Однако сейчас проводить консультации можно при помощи интернет-технологий. Так, с помощью телепатологии можно передавать данные анализов через Сеть. При этом один отсканированный материал может весить от 300 Мб до 20 Гб. В особо сложных случаях приходится передавать через Интернет до ста документов.
http://www.rosbalt.ru/piter/2017/07/25/1633444.html

20.09.2017

Чего боятся врачи
Почему не удается облегчить доступ онкологических больных к обезболиванию

Текст: Ирина Невинная

Четверо из десяти врачей, работающих с тяжелобольными пациентами, признались, что боятся назначать им наркотики для обезболивания. Причина - угроза уголовного наказания в случае малейшей ошибки. Но совсем не ошибаться сложно: зарегулированность процесса такова, что "подставиться" можно на каждом шагу. Что же делать?

По мнению представителей общественных организаций, защищающих интересы и пациентов, и медиков, в большинстве случаев уголовное преследование в отношении врачей и медсестер  избыточно. За мелкие нарушения и случайные ошибки, обнаруженные впервые и не причинившие никому вреда, достаточно административной ответственности.

А что происходит в реальности? Можно вспомнить прогремевшую историю участкового терапевта Алевтины Хориняк из Красноярска. Ее "ужасное" преступление состояло в том, что она выписала умиравшему от рака пациенту трамадол. Но больной, которого вела Хориняк, не числился на ее участке.  "Неправомерно" выписанный рецепт обнаружила комиссия ФСКН, против врача было возбуждено уголовное дело. На суде прокурор потребовала для врача восемь лет лишения свободы. И только через два года, под давлением медицинского сообщества, журналистов 73-летнюю Алевтину Хориняк оправдали.

Понятие "дело Хориняк" стало нарицательным. Но давайте только представим: что стоило немолодой уже женщине, действовавшей только в интересах больного, переживать следствие и суд, оказаться перед угрозой тюрьмы, и все это - в течение пяти лет.

За последние несколько лет минздрав и законодатели сделали много шагов, чтобы обезболивание стало доступным. Бригады "скорой" имеют наркотики в своих укладках и могут оказывать паллиативную помощь. Больницам увеличили нормативы по количеству таких  лекарств - чтобы они были в наличии всегда, не взирая на  длинные выходные и праздники. При выписке онкобольного с болевым синдромом ему должны выдавать на руки пятидневную норму лекарства, чтобы хватило, пока доберется до поликлиники. Упростился порядок оформления спецрецептов  и сроки их выдачи. Родственникам уже не надо сдавать пустые ампулы (раньше без этой формальности новую порцию лекарства получить было невозможно). Одно из недавних изменений - обезболивающие фентаниловые пластыри и не самый тяжелый наркотик трамадол теперь можно выписывать на бланках менее "строгой" формы. Одним словом, с точки зрения нормативной базы, случаев, когда человек страдает от боли и не может получить лекарство, сегодня уже не должно быть. Но есть.

И это "но" - прежде всего человеческий фактор. Врачи, и не только онкологи, но и, например, участковый терапевт, сегодня имеют полное право назначать наркотические препараты быстро и самостоятельно, без консилиумов и сложных согласований.  Но пользуются этим правом не все врачи.

Благотворительные фонды "Вера" и "Подари жизнь", уже много лет помогающие онкобольным, провели опрос среди врачей и пациентов, чтобы понять, почему это происходит.
Люди в погонах не должны пугать людей в белых халатах

Конечно, причин много. Но главный "тормоз" - это элементарный страх врачей перед возможным уголовным наказанием за ошибки при назначении и использовании таких лекарств.

И страх этот имеет под собой почву. За последние два года по связанным с наркотиками статьям против медиков и фармацевтов возбуждено около 160 уголовных дел. Чаще всего дела возбуждаются по статье 228.2, за нарушение правил оборота наркотических средств и психотропных веществ, повлекшее их утрату.

"Сейчас уголовных дел стало меньше, так утверждают в МВД, - сказала "РГ" директор благотворительного фонда "Подари жизнь", член рабочей группы по обезболиванию при минздраве РФ Екатерина Чистякова. - Но даже имеющихся дел более чем достаточно для того, чтобы у доктора была мотивация стараться вообще не иметь дела с наркотиками".

За что привлекают? Доктор получил от родственников умершего больного неиспользованные ампулы и не списал их немедленно из-за занятости, а запер в своем кабинете, собираясь оформить все позже. Попал под проверку. Уголовное дело. Суд. Еще пример. Медсестра приготовила в присутствии доктора (так положено) два шприца для двух больных. Один укол сделала, второй - нет, так как больной отказался. Утилизировать неиспользованный шприц медсестра должна была также в присутствии врача, но того вызвали к кому-то из пациентов, и она этого не сделала. Проверка. Расследование. Уголовное дело и против медсестры, и против врача.

"В таких случаях в приговорах обычно пишут "создан риск утечки наркотического вещества", "созданы условия утраты в незаконный оборот", - говорит Екатерина Чистякова. - И это особенно несправедливо. Потому что одно дело - когда препарат действительно пропал, и другое - когда лекарство вот оно, тут, никуда не исчезало".

Нужно дифференцированно подходить к подобным нарушениям, говорят эксперты. Конечно, правила надо выполнять. И все-таки нельзя всех и всегда грести под одну "уголовную" гребенку.

"Доля медицинских наркотиков - меньше одного процента в общем объеме нелегального оборота, - говорит Екатерина Чистякова. - Основная угроза распространения наркомании с медициной и действиями врачей не связана. Проблема медицинского оборота наркотиков - в другом, в излишней криминализации действий медицинских работников. Никто не спорит, ответственность за несоблюдение правил должна быть. Но на небольшие "провинности" можно реагировать и в рамках Кодекса об административных нарушениях. И не "подводить" человека под уголовную ответственность, под судимость, которая будет иметь тяжелые последствия для всей его дальнейшей жизни".

Точка зрения

Анна Федермессер, директор Центра паллиативной помощи, учредитель Фонда помощи хосписам "Вера":

- Уже многое сделано для доступности обезболивания. И сейчас мы больше наталкиваемся на ригидность со стороны врачей, чем на невозможность получить сильнодействующие лекарства. Почему?

Во-первых, все равно приходится опираться на дикое количество нормативно-правовых актов, в которых врачам трудно ориентироваться. Отсюда - всегда угроза что-то не учесть, допустить ошибку.

Во-вторых, мы никак не можем избавиться от бытующего у многих убеждения, что перед смертью человек должен пострадать, что так он искупает грехи. И этой позицией некоторые врачи оправдывают себя, свое бездействие. Слава Богу, что тут тоже начинаются перемены. С этой причиной нам должна помочь справиться церковь. Священники могут и должны говорить тяжело больным, приходя на исповедь: не надо мучиться. Боль отвлекает от прощания. Боль надо лечить и можно вылечить. А страдание перед смертью и так останется с нами: от предстоящего неизбежного расставания с любимыми, от одиночества.

Третья наша беда - тяжелейшая. Это неграмотность врачей. Но научить можно только того, кто хочет научиться. Но многие врачи в принципе не хотят иметь дело с наркотическими обезболивающими, не применяют их у своих пациентов.

Когда мы проводили опрос, мы предполагали, что мешают разные вещи, бумажная волокита, например. Но - вдумайтесь! - 38 процентов врачей сказали: главная причина - это страх уголовного наказания.

И тут вот такой важный и парадоксальный момент. В МВД говорят: и привлекать сегодня меньше стали, и до суда доходит лишь 30 процентов дел. То есть вроде выстроенная система защиты работает. Но почему "лишь" 30 процентов? Не "лишь" 30, а ЦЕЛЫХ 30! Этого более чем достаточно, чтобы парализовать все положительные изменения, которые обеспечены с правовой точки зрения.

"Только" восемь человек осуждены. Но это - восемь больниц и сотни врачей, которые все в курсе, все знают, все рассказали своим коллегам, однокашникам институтским, в сетях сто раз обсудили… Если мы не изменим этого репрессивного подхода к врачам, мы не сможем переломить ни их страха, ни их нежелания следовать новым, более гуманным правилам.

Я считаю, что когда за медициной наблюдают люди в погонах - будь то ФСКН или МВД, - нормального результата не будет. У нас есть профильный надзорный орган: Росздравнадзор. Установит Росздравнадзор утечку в нелегальный оборот - тогда да, материалы должны быть переданы в МВД, и начинается следствие. Но если утечки нет - никакие люди в погонах не должны пугать медиков. Это крайне важно.
https://rg.ru/2017/09/20/pochemu-ne-uda … aniiu.html